Год жизни

— Н-да, богато ты живешь! — весело сказал Галган.— Прошлый раз я был, так у тебя из мебели еще ведро стояло. Неужели тоже пропил?

— Уборщица унесла,— грустно ответил Лаврухин,— все равно, говорит, пропьешь, а мне сгодится.

— Ловко. И белья я что-то не вижу. Где его-то хранишь?

— А что его хранить? — ответил вопросом Лаврухин.— Одна смена на мне, другая у прачки. Пойду в баню, сменюсь.

— Ах, молодец! — восхищенно покрутил головой Галган.— Чистейшей воды пролетарьят. Девяносто восьмой пробы. Что я говорю! На тебе пробу негде ставить! — Галган внезапно сменил тон.— А ведь ты и впрямь так сопьешься с кругу, Мефодий Лукьянович. И я знаю, что тебя мутит.

— Что?

— Был ты начальником участка, уважаемым человеком. Соответственно деньга текла. Фактурки, то-се... Была возможность выпить с друзьями, в картишки по маленькой переброситься. А теперь прислали этого типа... Шатрова, и ты слетел с нашеста. Разве не обидно? И добро б, ты дело не знал, а то ведь ему сто очков фору дашь!

— Это верно,— Лаврухин повесил голову.

— А то нет? Святая правда... И жаль мне тебя. Все-таки я тебя люблю, Мефодий. Ей-богу! Черт тебя знает, мужик ты какой-то славный, компанейский. Одно слово, душа человек. Ладно, так и быть, выручу еще раз, не пропадать же тебе в самом деле! Сколько там за тобой? Тысяча двести? На еще триста для ровного счета. Будет полторы. Отдашь в конце месяца.

— Тимофей Яковлич, друг ты мой! — возопил Лав-рухин с каким-то визгом в голосе, ошеломленный столь неожиданны!« оборотом событий.— Да я тебе... да за это я твой раб по гроб жизни!

— Ладно, ладно, чего там... При случае отблагодаришь. Небось трещит башка? — осведомился Галган после короткой паузы, в продолжение которой Лаврухин топтался на месте, не зная, чем выразить свою признательность благодетелю.

— Не трещит, на куски разламывается,— скорбно отозвался Лаврухин.

— Не горюй. Я как знал, захватил с собой поллитровку на похмел души. Давай чашку.

Из недр бекеши появилась бутылка с драгоценной влагой. Такое проявление неслыханной доброты окончательно доконало Лаврухина. Он вскочил с табуретки и раскрыл объятья, намереваясь облобызать Галгана.

— Ну-ну, я целоваться не люблю! — брезгливо сморщился Тимофей Яковлевич.— С бабами-то не лижусь, а уж с тобой...

— Нет чашки. Да на кой она ляд,— завертелся Лаврухин. У него даже руки затряслись.— Я из горлышка!

— Валяй,— согласился Галган.

Лаврухин закинул голову, и водка забулькала. Галган следил за ее понижавшимся уровнем. Когда половина содержимого бутылки перешла в бездонный желудок Лаврухина, Галган отнял у него бутылку, зажал ее в коленях.

— Закуси чем-нибудь, а то окосеешь.

Лаврухин отправился к столу и нашел там сухую корку.

— Дай еще глотнуть, Тимофей Яковлич,— просительно сказал он.

Галган отрицательно мотнул головой:

— Нельзя. Слабый ты человек.

— Это я-то слабый? — вознегодовал Лаврухин.— Да мне пол-литра хлопнуть — что комара на шее убить.

— Я не в том смысле. У тебя и у трезвого-то характер мягкий, а у пьяного и подавно. Злости в тебе нет, самолюбия. Ведь другой на твоем месте давно бы сковырнул Шатрова. И правь обратно участком.

— Как же, сковырнешь его! Крепче чирия сидит. Я разок ковырнул... Заикнулся Крутову насчет Шатрова, так и сам же не рад был. Игнат Петрович так меня срезал!

— Чудак! Когда это было? Сейчас Игнату Петровичу самому этот выскочка поперек горла встал. Не видишь? А статья в газете? Не миновать Шатрову с участком проститься. И это еще не все.

— А что же? — спросил Лаврухин. Он немного осовел, но привычка к спиртному помогала владеть собой.

Галган подошел вплотную. Его ястребиные выпуклые глаза, подернутые какой-то пленкой, гипнотизировали захмелевшего Лаврухина.

— А вот что. Жафаров-то на чьем участке погиб?

— Ну Шатрова.

— Не «ну». В этом все дело. Член партбюро, лучший стахановец, заслуженный человек и вдруг — погибает. Почему? Обвал? А почему он эту глыбу не вытолкнул, не разбил? — Галган вперил свой взгляд в глаза Лаврухина, заговорил раздельно, чеканя каждое слово, будто вгоняя его в сознание начальника шахты: — Пе-ре-у-том-ле-ние! Понял? Ведь это Шатров разрешил: отладил на шахте — иди в рудник. Нарушение правил техники безопасности. Смекаешь? За такие художества наше государство премий не выдает. Дошло? Сейчас довольно одного маленького заявленьица, и Шатров весь вышел. А тогда кого сажать начальником участка? Тебя!

7

Последнее время Зоя находилась в приподнятом состоянии духа. Крутов повысил ей оклад до тысячи двухсот рублей. С этой целью по его приказу главный бухгалтер провел Зою по совместительству инженером по технической учебе. Никаких курсов, стахановских школ, хотя бы индивидуального ученичества на «Крайнем» пока не существовало. Обязанности Зои ничуть не увеличились. Зато прибавка к зарплате оказалась весьма весомой.

Радовала Зою также ласковая покорность Игната Петровича. Ради нее он изгонял из своего лексикона крепкие выражения при проведении планерок. Грозный начальник прииска шутил, смеялся, а то и советовался с Зоей. Редкой женщине не льстит внимание мужчины, даже если она не питает к нему никаких чувств. Зоя не составляла исключения из этого правила. Ей нравилось замечать, как светлеют глаза Игната Петровича при ее появлении, как разглаживаются морщины на его лбу, глубокая складка у переносицы. Раз десять за день, не меньше, Крутов вызывал Зою к себе в кабинет, изобретая для этого всевозможные предлоги. Часто при этом он садился рядом так близко, что Зоя чувствовала прикосновение его сильного, твердого плеча. Иногда же Игнат Петрович диктовал деловую бумагу, расхаживая по кабинету, заложив руки назад. Зоя записывала предложение, потом снова ожидала, разглядывая в паузах профиль Крутова. Седеющий короткий ежик отступал назад от покатого лба. Нижняя губа большого рта немного выдавалась вперед, придавая профилю надменность. И весь абрис волевого лица, отчеканенный на фоне окна, завершался упрямым, жестким подбородком. Невольно Зоя восстанавливала в памяти лицо Алексея, сравнивала этих двух мужчин. Сравнение было не в пользу Алексея. «Какой он все-таки сильный, Игнат Петрович! Недюжинная, мощная натура. Этот ни перед чем не остановится, сразу видно. Сомнет, раздавит, а сделает по-своему. Недаром он стал начальником прииска. Ему на роду написано командовать людьми. Талант! А у моего Алексея в лице что-то женственное. И что топорщится, наскакивает на Крутова! Никогда ему не шагать по жизни так, как Игнату Петровичу!»

Зоя инстинктивно тянулась к сильной натуре. Не отдавая себе в этом отчета, она искала возможности опереться на человека, который руководил бы ею во всем, подчинил ее волю своей.

Игнат Петрович был именно таким человеком. По мере того как Зоя узнавала его ближе, ее восхищение Крутовым все росло. О, Игнат Петрович далеко пойдет! Он не засидится на «Крайнем». Почем знать, не суждено ли ему заменить Разумовского на посту начальника горного округа? А там, может быть...

Понемногу Зоя освоилась с мыслью, что Игнат Петрович влюбился в нее или, по крайней мере, она очень нравится ему. Сознание это волновало, будоражило молодую женщину. Близость к Крутову означала многое:

почет в обществе, жизненный комфорт, доступность недосягаемых ранее удовольствий и развлечений.

Даже здесь, в глухом таежном углу, благоволение Крутова скрашивало жизнь, облегчало прозу будней. Прошло время, когда Зоя радовалась килограмму свежего мяса, полученному с подсобного хозяйства. Теперь достаточно было сказать Галгану, и назавтра он вручал ей увесистый пакет с первосортной свининой. Когда в магазин прибывали новые товары, заведующая сама звонила Зое, и она приходила, рылась при закрытых дверях в материалах, готовой одежде, обуви, выбирая вещи по своему вкусу. Как непохоже было все это на недавнее время, когда она терпеливо выстаивала в очереди долгие часы, чтобы застать в продаже шерсть, модельные туфли, фетровые ботики!