Год жизни
Год жизни читать книгу онлайн
Сибирь во многом определяет тематику произведений Вячеслава Тычинина. Место действия его романа "Год жизни" - один из сибирских золотых приисков, время действия - первые послевоенные годы. Роман свидетельствует о чуткости писателя к явлениям реальной действительности, о его гражданском темпераменте, о хорошем знании производственных и бытовых условий, характерных для наших золотодобывающих приисков. В.Тычинин тонко чувствует народную речь. Это придает языку его романа ясность, выразительность, живость.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Глаза Жафарова затуманились. Пора бы уж привыкнуть к своему горю. Да нет! Видно, старое сердце медленно раскаляется, но зато и не гаснет.
За полчаса неспешной походкой пожилого, утомленного человека Жафаров поднялся к штольне.
Добравшись до восстающего — вертикального колодца, уходившего вверх на много метров, взрывник получше закрепил на спине сумку с пыжами и аммонитом и полез по растрелам — коротким бревнам, вбитым между стенками восстающего.
Поднимаясь все выше, Жафаров совсем не думал о пропасти, которая подстерегала каждое его неосторожное движение. Он размышлял о предстоящей работе, о жизни. Хорошо ли пробурил Неделя шпуры? Молодой человек —мог заторопиться, чтобы не опоздать встретить свою девушку. Разве он сам не был когда-то так же Молод, не считал часы до встречи с Анаит? Так устроена жизнь. Каждый проходит свой круг. Вот через несколько часов наступит Новый год. Кто скажет, сколько лет ему, Старику, предстоит еще прожить?
Временами Жафаров останавливался, чтобы перевести дыхание, равнодушно смотрел вниз. Под ногами чернела бездонная пропасть. Лампочка освещала только два-три ближайших растрела. Могильная тишина окружала взрывника. На земле такой тишины не бывает. Там то ветер прошумит в листве, то сонно крикнет какая-нибудь ночная птица, то где-то далеко зашумит мотор. А здесь, под землей, никаких звуков.
Жафаров отдыхал три раза, пока добрался до блока. Последние метры пришлось ползти на животе через тесную дыру. В забое чернело множество аккуратных круглых отверстий. Они делали грудь забоя похожей на пчелиные соты. Нет, шпуры пробурены на совесть!
Разложив материал, взрывник принялся за дело. Заполнив часть шпура аммонитом, вставив взрыватель, Жафаров вкладывал в шпур сырую глиняную колбаску — пыж и осторожно трамбовал его. Так были заряжены все шпуры. Оставалось поджечь запалы.
Небольшим факелом Жафаров поджег свисавшие концы бикфордова шнура. Они воспламенились со свистом, огонь быстро пошел внутрь. «Вот так. Теперь пора уходить». Взрывник убедился, что горят все запалы, и побежал к выходу.
Вот и отверстие, через которое он пролез в блок. Жафаров лег на живот и похолодел: дыры не было, ее плотно заклинила большая глыба породы. «Обвал. Попал в западню»,— обожгла отчаянная мысль. Чувствуя, как у него слабеют ноги, взрывник беспомощно, словно подбитый заяц, завертелся на месте. Что делать. Вот она, смерть!
Первая мысль была — вытолкнуть глыбу. Обламывая ногти, напрягая все силы, Жафаров схватился за нее. Тщетно! Глыба даже не шелохнулась. Теряя от ужаса самообладание, взрывник кинулся к горящим шнурам. Обрезать их! Не допустить огонь к зарядам! Поздно! Огонь шел уже в толще породы, подбираясь к аммониту.
Тогда, потеряв надежду на спасение, следуя инстинкту самосохранения, несчастный вжался всем телом в небольшую расщелину. Лампочка покатилась по земле и погасла. Мрак окутал человека. И в этой кромешной, адовой тьме грянул первый взрыв. Красноватые молнии пучком вырвались из шпура. Осколки породы с визгом полетели во все стороны, дробясь о несокрушимые стены каменной пещеры. Один осколок зацепил спину человека, стоявшего в расщелине, и вырвал из нее кусок мяса. Человек дернулся, но не упал, еще плотнее втиснулся в расщелину, заполняя своим мягким телом, страстно жаждущим жизни, каждое крохотное углубление в безжалостном камне.
Напрасно! Один за другим ударили еще два взрыва. Еще и еще! Кремнистые осколки острыми гранями рвали, кромсали, превращали в кровавые лохмотья спину человека. А понизу, колыхаясь и раскачивая плоскими змеиными головами, пополз изжелта-зеленый ядовитый газ. Змеи доползли до ног человека, обвили их, и он упал в щебень, широко раскинув руки. Пальцы скрючились, разжались и опять, уже медленно, начали сжиматься, захватывая щебень. Что-то ослепительное вспыхнуло в мозгу человека, завертелось, разбрасывая искры, и погасло. Ядовитый газ заполнил его открытый в предсмертном крике рот.
3
Сиротка давно увивался вокруг Клавы. А с некоторых пор визиты его еще участились. Неделя видел это и молча страдал. Конечно, для него не составило бы никакого труда положить конец ухаживаниям шофера. Достаточно было бы один раз поговорить с ним по-свойски. После этого Сиротка наверняка обходил бы девушку за версту, не то чтоб волочиться за нею. Но Клава сказала: «Если изобьешь Виктора, между нами все кончено». Тарас попытался переубедить Клаву: «Что я, лиходей какой? Не до смерти ж я его убью. Поучу маленько и отпущу с богом». Но Клава была непреклонна: «Я еще не жена твоя, а ты уж ко мне никого не подпускаешь. А замуж выйду, тогда что? И поговорить ни с кем не дашь?» Пришлось покориться.
А проклятый шофер словно пронюхал про этот запрет. Чуть не каждый вечер, как только Клава кончала свою работу в столовой, Виктор являлся к Черепахиным, безбоязненно усаживался возле девушки (при Тарасе!) и начинал свои россказни. Да ведь как рассказывал! Заслушаешься! Тарас сам не раз ловил себя на том, что с интересом следит за повествованием Сиротки. Как тут дивчине не смотреть в рот такому хлопцу!
Но особенно угнетали Тараса ученые беседы, которые Клава любила заводить с Виктором. Вдруг заспорят, есть ли живые существа на Марсе. И пошло-поехало: «каналы», «полюса», «атмосфера»... Будто на земле дела мало, еще на небо лезть. А нет, так примутся толковать о гипнозе — есть гипноз или это так, одни балачки. И опять: «кора головного мозга», «рефлекс», «сознание»... А, батюшки! Откуда только такие слова берутся!
Больше всего изумляла Неделю осведомленность Сиротки. Ну ладно Клава. Девушка умная, окончила восемь классов, чуть не среднее образование имеет. А Виктор? Простой шофер, кончил сельскую четырехлетку, как и Тарас, а поди возьми его голой рукой! О чем ни заговорит Клава, он может разговор поддержать, свое слово вставить. И когда он так поднаторел в книжных делах?
Неделя вспоминал свое детство. Родители увезли его трехлетним мальчишкой из родной Полтавщины. Отца Тарас почти не помнил, но мать пережила мужа на десять лет и любила рассказывать подросшему сыну о тихих криницах, белых гусях на ставках, ясном мисяченьке над их хаткой, крытой камышом, расписанной синей краской. Потом умерла и мать. Тарас оставил школу, пошел работать, благо по росту и силе он выглядел гораздо старше своих лет. Возвращаться на Украину Тарас не захотел. Не к кому. Здесь, в Сибири, прошла вся его молодость. И сибирские просторы, тайга, знатные морозы, сметливый и щедрый сибирский народ пришлись по сердцу парню, приковали его навечно к этим краям.
Теперь, слушая разговоры Клавы с Виктором, Тарас остро ощущал недостаток знаний. Он начал даже подумывать, что, пожалуй, Кеша Смоленский все-таки прав — надо идти в вечернюю школу. Дважды комсорг при встрече с бурильщиком укоризненно говорил ему: «Удивляюсь я тебе, Тарас. Вот придет новая техника, тогда как? Если грамоте не подучишься, как разряд повысишь? Ведь и физику надо знать, и математику». Кеша предлагал даже свои учебники, но Тарас отказался. И сейчас жалел об этом. Но тут же приходила мысль, что, если по вечерам он будет сидеть в школе, Сиротка совсем заполонит Клаву. Оставалось одно — дежурить возле Клавы, выполнять все ее желания и ожидать, когда Виктор надоест ей.
Если бы Неделя лучше разбирался в Клавином сердце, он понял бы, что Клава принадлежала к тому довольно распространенному типу девушек, которые не любят настойчивых ухаживаний, постоянных знаков внимания. Кроме того, Клава была слишком уверена в своей власти над Тарасом. Если бы он сделал вид, что охладел к ней, она, вероятно, встревожилась бы, немедленно постаралась укрепить его привязанность. Но простой, прямодушной натуре Тараса было чуждо всякое притворство. Он не умел лицемерить и ходил по пятам за Клавой, надоедая ей своими вздохами.
Иначе вел себя Сиротка. Он не испытывал особо нежных чувств к Клаве. Подумаешь! Обыкновенная девушка. В меру полненькая, симпатичная — и только. Что Тарас так за ней увивается? Кроме того, хитрый шофер быстро раскусил характер Клавы. И ему ничего не стоило держаться с ней дружеского, даже чуть покровительственного тона. Правда, Сиротка приходил очень часто, но и уходил когда вздумается, не оставался, даже если Клава пыталась удержать его вечером подольше. Ни разу шофер не заикнулся о том, что девушка нравится ему. Он подшучивал над ней, а то так и сердил. В такие минуты Тарасу стоило огромного труда усидеть на месте. Он сжимал кулаки до того, что белели косточки пальцев. Сиротка подвергался смертельному риску. Как этот наглец смеет сердить Клаву? Где же после этого на свете справедливость?