Пурга в ночи

— Сейчас же пошлю туда Струкова, — пообещал Михаил Сергеевич. — Ему в амбулатории скучно сидеть. Может, больных поместить к нему?

— Они не пойдут. Им шаман запретил выходить из яранги.

Нине Георгиевне Стало грустно. Опять она в стороне от дела, которое, нашла, К больным чукчам пойдет Струков и, конечно, лечить будет без охоты, а лишь кое-как. Вот если бы у нее были лекарства, то она…

— Не посылайте Струкова. Пусть он мне даст лекарства, аптечку. Я сама пойду к чукчам. Заодно обойду и другие семьи. Я очень хочу.

— Хорошая мысль.

Предложение Нины Георгиевны понравилось Мандрикову. Он внимательно посмотрел на молодую женщину. В ней было что-то новое, светлое. Не знал Мандриков, что это была любовь.

Тон Нины Георгиевны заставил Елену Дмитриевну насторожиться. В ее голосе звучало волнение. Она перевела взгляд на Мандрикова, и ей показалось, что он несколько отчужденно посмотрел на нее.

Просьба Нины Георгиевны заставила Мандрикова подумать о жене: почему бы и ей не найти себе дело. Ведь скучно весь день Блэком заниматься. Пошла бы вместе с Ниной Георгиевной. Михаил Сергеевич уже хотел предложить это, но она заговорила раньше:

— Для всех ты, Михаил, готов сделать хорошее, а вот о жене не хочешь позаботиться. Посмотри, — она протянула руку. Ладонь перечеркивала царапина. — Видишь, это я вчера поранилась, когда печку топила.

Мандриков рассмотрел царапину и засмеялся:

— Сие не угрожает жизни, но впредь надо быть осторожнее.

Елена Дмитриевна вырвала руку:

— Тебе смешно! — Она сердилась. — Я хочу, чтобы у нас была прислуга.

Мандриков засмеялся еще громче:

— У председателя ревкома прислуга! Да это же чистейшая эксплуатация.

— А это не эксплуатация, если я заменяю прислугу. — Красивое лицо Елены стало злым. — Неужели ты хочешь меня превратить в кухарку, которая для тебя будет…

— Подожди, подожди. — Михаила Сергеевича не покидало хорошее настроение, и он не замечал раздражения Елены. — Ты не кухарка и не прислуга. Ты моя жена, моя дорогая жена, — Мандриков с нежностью и любовью смотрел на нее и не видел, сколько боли и отчаяния отразилось на лице Нины Георгиевны. — Все, что ты делаешь, — это только для нас с тобой.

— Пойми ты, Михаил, — воскликнула Елена и встала из-за стола. — Я не могу вот здесь… — Она с ненавистью оглядела комнату. С разметавшейся копной рыжих волос она стала еще красивее.

Мандриков не догадывался, что Елену тяготили мелкие неудобства, которых она не ощущала в доме Бирича. Он думал, что она скучает.

— Понимаю, понимаю, что тебе тут скучно. Может быть, ты вместе с Ниной Георгиевной пойдешь к…

— Грязным чукчам? — протянула изумленно Елена и затряслась в издевательском смехе.

Мандриков и Нина Георгиевна с удивлением на нее смотрели, а она сквозь смех продолжала говорить:

— Может… ха-ха-ха… нянчить их сопливых… о-х-ха… ха… младенцев… ты… ты… смешон, идеалист.

— Замолчи, Елена!

Только сейчас он понял, что она все говорила серьезно. Его Елена, любовь к которой так трудно ему далась, которая так мечтала о новой жизни, такое говорит.

— Прошу тебя, подумай, что ты говоришь, Лена!

«Зачем ты просишь ее? — хотелось крикнуть Нине Георгиевне. — Она же не поймет. Она пришла к тебе от безделья, ради развлечения».

В этот момент и вошла Груня:

— Где молодой Бирич? Ушел домой?

— Груня! — Елена бросилась к ней.

Мандриков строго спросил ее:

— Почему ты о молодом Бириче говоришь? Он же на копях.

— Домой должен прийти, — убежденно сказала Груня. — Струков к нам приходил…

— Когда? — Мандриков почувствовал беспокойство.

— Нынче ночью.

Она рассказала, как к Биричу приходил Струков, и не упомянула об Учватове. Ведь он не имел отношения к Елене.

Слова прислуги Бирича встревожили Мандрикова. Появление Струкова ночью в доме коммерсанта было более чем подозрительно. Мандриков ушел, оставив Елену раздраженной и обиженной.

Он не хочет заботиться о ней, он высмеял ее на глазах у Нины Георгиевны и даже предлагал ей лечить чукчей. Это же издевательство. Той, ведите ли, нравится возиться с грязными туземцами, так и она должна. Нет, не бывать этому. Она не простит Михаилу, заставит его пожалеть о сказанном. Трифон не смел даже взглядом обидеть ее.

Впервые Елена Дмитриевна подумала о бывшем муже с некоторой теплотой. Она вспомнила о словах Груни. Очевидно, Трифон сбежит с копей. Об этом ночью говорили Бирич со Струковым. Вон как Михаил стремительно убежал. За побег с копей могут Трифона расстрелять. От ревкомовцев и Михаила всего можно ожидать, если он посылает ее нянчить чукчей. Елене стало жаль Трифона.

Но не жалость, а желание отомстить Мандрикову за его оскорбительное предложение толкнуло Елену Дмитриевну в амбулаторию, Струков был удивлен, когда открыл дверь и увидел Елену Дмитриевну.

— Ночью были у Павла Георгиевича? Трифон должен сбежать с копей?

— О Трифоне я не знаю, — Струков был поражен, что жена Мандрикова прибежала к нему и что она знает о его посещении Бирича.

— Дура прислуга разболтала, — не слушая Струкова, продолжала Елена. — Михаил… Мандриков арестует Трифона и может его расстрелять. А я не хочу!

Елена Дмитриевна сама не понимала, что делает. Струков сразу оценил надвигающуюся опасность. Он не стал выяснять подробности. Для этого у него не было времени.

— Немедленно возвращайтесь домой! Как вы посмели сюда прийти и выдавать секреты?

— Предупредите Трифона. Я не могу идти к Биричам, чтобы… — От крика Струкова Елена отрезвела. Она поняла, что предала Мандрикова.

Струков, прихватив сумку с лекарствами, быстро зашагал к Биричу. Павел Георгиевич еще был в постели.

— Что произошло? — Бирич был удивлен. — Что случилось?

— Лежите! Вы больны! Вы меня ночью вызывали из-за сильных болей в сердце. Я вам давал капли, а сейчас зашел проведать.

— Да объясните же, что все это значит, — потребовал Бирич.

Струков рассказал.

…Мандриков ожидающе смотрел на членов ревкома. Он только что передал им все, что услышал от Груни.

— Арестовать эту белогвардейскую сволочь! — яростно воскликнул Гринчук. — Обманул он нас.

— Арестовать! — поддержал Август Мартынович. Для него не была большой неожиданностью встреча Струкова с коммерсантом. Он не верил Струкову.

— Сюда его надо, — предложил Булат. — А там будет видно.

Мандриков послал Мохова и Оттыргина за Струковым.

— Дела-а, — протянул Клещин. — То шум на копях, то ночью большевик с коммерсантом нюхается.

— Струков не большевик, — резко сказал Берзин.

Мандриков хотел возразить ему, посоветовать не торопиться с выводами, но промолчал. Он считал себя в чем-то виноватым.

Берзин сказал:

— Сдача оружия прекратилась. — И все поняли, о чем он думает. — Надо, чтобы торговцы дали списки ружей и патронов. Мы должны знать, кто и чем вооружен.

— Прав Август Мартынович, — тихо проговорил Титов. — Сейчас все улыбаются нам, а за спиной, наверное, кулаки трут.

— Правду говоришь, — Мальсагов вытянул вперед руки. — Почему чукчи бежали в одну ночь из поста? Почему? Кто-то сказал им плохое о ревкоме? Кто?

— Мы должны быть готовы ко всему. — Берзин, все еще не оправившись от недавнего кровотечения, говорил, не напрягая голоса. — Мы уедем пятеро. Вас мало останется. Надо поставить часовых на радиостанции.

— Эх, было бы у нас хоть два пулемета! — вздохнул Клещин и вспомнил, как он с Берзиным был в Приморье. — Великая вещь пулемет.

— От кого будешь ими защищаться? — недовольно, сказал Мандриков.

— Всякое может быть — вступился за Клещина Булат. — Всем коммерсантам мы не по вкусу, да я и американцам не верю.

— Лампе смирный, — засмеялся Мальсагов.

— В тихом омуте черти водятся, — напомнил Тиров пословицу.

— Что есть омут, черти? — Волтер не понял Титова. Мандриков ему пояснил.

— А пулеметы можно сделать, — неожиданно заявил Фесенко.

Все повернулись к нему. Игнат видел, что ему не верят.