Чужая боль

…Перед сном Сережа сказал Виталию Андреевичу:

— Ни за что, — он раздельно произнес эти слова, — ни за что не буду пользоваться черным ходом!

— И правильно. Ты должен быть в десять раз честнее нас, в сто раз смелее.

— Но у тебя столько орденов… — Сережа впервые сказал «тебя».

— Дело не только в них… Каждый день быть смелым гораздо сложнее.

— Как это!

— Защищать правду. Везде. Чего бы тебе это ни стоило.

Мальчик помолчал:

— Постараюсь…

А Виталий Андреевич еще долго не мог заснуть. «Не было ли Рае за материнской спиной легче, чем сейчас!» — с тревогой спрашивал он себя.

Правда, он старался, в чем только мог, помогать, не признавал деление домашней работы на мужскую и женскую… Да и Сережу настраивал так же. Недавно, когда он предложил мальчику до прихода мамы сварить борщ, Сережа фыркнул:

— Это не мужской труд!

Виталий Андреевич посмотрел иронически:

— Значит, превратим маму в рабыню, а сами будем почитывать приключенческие книги!

Сережа не нашел что ответить.

Нет, Рае надо больше помогать…

Виталия Андреевича очень тревожила потрясающая рассеянность Сережи. Он мог в магазине купить книгу, которая уже была в его домашней библиотеке, собраться пойти в школу в домашних туфлях, часто где-то забывал или терял авторучку, перепутывал расписание, всюду опаздывал.

Виталий Андреевич подарил ему блокнот и заставил записывать все, что надо сделать, приучал пользоваться будильником.

Как-то, отчаявшись, даже накричал возмущенно на мальчишку: тот не выполнил требование матери убрать за собой. Сережа нахмурился:

— Терпеть не могу сердитых!

— Но я же хочу тебе добра. Значит, нельзя требовать!

Мальчик смягчился.

— Можно, но не так сердито. — И еще мягче: — Я понимаю — ты хочешь воспитывать… Был бы я тебе безразличен, ты не тратил на меня свои нервы…

Чувствуя неловкость от официального обращения «дядя Виталий», Сережа стал называть его «Дяви».

— Дяви, у тебя сегодня плохое настроение?

— Да…

— Почему!

— Из-за твоей безалаберности. Ушел в школу и не привел в порядок свою комнату. Посмотри!

Виталий Андреевич открыл дверь в его комнату: на постели валялся глобус, одежда внавал лежала на стуле, стол походил на филиал слесарной мастерской, с той только разницей, что тиски соседствовали с учебником истории, а вылепленный из пластилина марсианин взобрался на рашпиль.

— Подумаешь, большое дело, — дернул плечом Сережа.

— Очень большое… На фронте беспорядок стоил крови. Может, мне убрать за тебя!

Брови у Сережи страдальчески сдвинулись:

— Несчастье на мою голову!

Но все убрал честь по чести.

Первое время он старался лавировать между матерью и отчимом, выискивая те щели разнобойных требований, что могли бы облегчить ему жизнь.

— Мам, Дяви сказал… но я…

— Ну, раз он сказал…

— Дяви, мама почему-то запретила, но я…

— Ну, раз она запретила…

Тогда он бросал Виталию Андреевичу с досадой:

— Не пойму, кто из вас главный!

Виталий Андреевич улыбался:

— Оба главные.

Глаза мальчишки сверкали лукаво.

— Но ты выполняешь все, что говорит мама, — сожалея, чуть ли не сочувственно произносил он. — Значит властвуешь, но не управляешь.

Ах ты ж, хитрюга!

— У настоящего мужчины в доме должен быть патриархат! — невиннейшим голосом замечал он.

— Я люблю твою маму, и мне доставляет удовольствие делать так, как ей хочется… Но важные решения мы принимаем вместе.

— Ты даже с бабушкой дипломатничаешь. В конце концов, должен в доме чувствоваться глава семейства! — настаивал Сережа.

«Должен, не должен… Видно, парень, ты истосковался по „твердой власти“».

Да, с бабушкой было нелегко. Она часто появлялась в доме Кирсановых, очень помогала дочке вести хозяйство, но, сама того не ведая, портила внука. Виталию Андреевичу не всегда хватало выдержки, чтобы не вмешаться. Обычно начиналось с пустяка:

— Бабунь, где иголка? Я пришью пуговицу к пальто.

— Давай я пришью.

— Нет, я сам.

— Ты будешь долго возиться. Лучше садись за уроки.

— Да нет, я скоро.

— Давай, давай, а то ты отрежешь нитку вместе «с мясом».

Виталий Андреевич деликатно спрашивал позже;

— И до каких лет, Анастасия Семеновна, он не будет сам пришивать свои пуговицы!

Анастасия Семеновна обидчиво поджимала губы.

— Уже недолго ждать… Может быть, я вовсе не нужна в вашем доме!

— Ну что вы, Анастасия Семеновна, зачем же так? Мы очень ценим то, что вы для нас делаете. Очень! Но разрешите и мне быть отцом. Вы за то, чтобы я им был?

Губы сжимались еще плотнее.

— По меньшей мере странный вопрос.

Потом начиналось приготовление уроков. Бабушка, в прошлом корректор, писала за Сережу сочинения. Он сначала противился этому, но потом, прикинув, что высвободившееся время можно употребить на любимую физику, милостиво разрешал. Если бабушке сочинение не очень удавалось, она звонила бабушке Сережиного соученика Вити Болдина:

— Мария Осиповна, вы сочинение по литературе уже писали?

Черт возьми, у них существовал даже какой-то негласный «совет бабушек», и, перезваниваясь, они жаловались друг другу на трудные задания: оказывается, в их век учиться было много легче.

А мальчишка и вовсе обнаглел:

— Бабунь! Тебе за переложение тройку влепили.

Анастасия Семеновна привыкла быть руками внука, его памятью и совестью. Она проверяла: не забыл ли он взять в школу резинку и транспортир, завернул ли тапочки для урока физкультуры, напоминала ему, что пора собираться в школу, что он не подготовил перевод с иностранного.

Под пристальным взглядом Виталия Андреевича мальчишка, все же чувствуя неловкость, пытался делать вид, что он сопротивляется такой опеке, но, очевидно, она его даже устраивала, а может быть, он свыкся с ней.

Как-то Виталий Андреевич спросил Сережу:

— Ты сегодня в бассейне был!

— Нет….

— Почему! Ведь мы же условились, что ты пойдешь.

— Бабушка не велела, говорит — холодно, а я предрасположен к насморку.

Ну это уж было слишком: на дворе стояла теплынь.

— Анастасия Семеновна, — боясь произнести резкое, лишнее слово, начал Кирсанов напряженным голосом, когда они остались вдвоем, — насколько я понимаю, у Сережи есть мать, есть отец…

Вечером Анастасия Семеновна пожаловалась дочери, что ее муж разговаривал с ней в недопустимом тоне, и Раиса спрашивала с недоумением:

— Что это на тебя наехало!

Да, с бабушкой было трудно.

Еще задолго до начала летних каникул в семье Кирсановых шло обсуждение: куда держать путь!

Решили отправиться туристами на Кавказ и готовились к этому с увлечением.

Сережа на скопленные деньги купил компас, фонарик, к ужасу бабушки — топорик. Виталий Андреевич — вещевые мешки, палатку.

Но в мае неожиданная болезнь Сережи смела все планы. Вдруг выяснилось, что у мальчика неблагополучно с горлом, врачи посоветовали отправить его в детский специальный санаторий на берегу Черного моря.

Вот тут Виталий Андреевич, вообще-то не умеющий и не желающий что-либо «доставать», проявил чудеса напористости. Он в очень короткие сроки провел Сережу через медицинские комиссии, прошел десяток инстанций, в каждой из которых говорили, что он опоздал, и все же неизбежно отступали перед его упорством.

Но вот уже путевка в руках, сложено все необходимое в вещевой мешок, отлученный от заманчивого похода.

Раису Ивановну услали в срочную командировку, поэтому на вокзал с Виталием Андреевичем отправилась бабушка.

На перроне, у специально поданного состава, — родительская толчея. Сережу передали чуть ли не из рук в руки воспитательнице санатория, сопровождавшей детей. Скоро голова мальчика высунулась из окна вагона рядом с другими головами.

Анастасия Семеновна, силясь перекричать соседей, давала прощальные указания: