Великий тайфун

Захват Гамовым Амурской области грозил Уссурийскому краю изоляцией от Советского государства.

Десятого марта поздно вечером — уже было темно — машинист поезда, в котором следовал отряд из Хабаровска, резко затормозил. Вагоны с лязгом и звоном ударились буферами друг о друга, и состав остановился. Володя и Виктор Заречный вышли на площадку вагона. Впереди, на путях, они увидели красные сигнальные огни, а вдали слева — множество костров. Они сошли со ступенек и побежали к паровозу.

— Что это за огни? — спросил Володя машиниста.

— Пойдем посмотрим, — машинист слез с паровоза.

— А что за костры, как вы думаете?

— Это, должно быть, в Астрахановке.

— Если в Астрахановке, то наши.

Их окликнул голос из темноты:

— Кто идет?

— Свои.

Из-за бруствера, на котором стояли два красных фонаря, показались три фигуры с ружьями — солдаты в шинелях без погон, в вязенковых шапках, с винтовками.

— Документы! — сказал один из них, бородатый, должно быть старший. Он посмотрел на пятиконечную звезду на рукаве френча у Володи, на планшетку Виктора.

Прочитав мандаты, солдат солидно, но весело произнес:

— У нас в Черниговской губернии говорят: «Оце гарно…» Только дальше, товарищи, пути нема, аж на десять стыков рельсы разобраты.

— Кто разобрал?

— Наши… чтобы гамовцев не пустить из города.

— Хорошо сделано, — одобрил Володя. — Правильно! А костры? Что это?

— Астрахановка, — ответил бородатый солдат. — Тут нас богато собралось. Десять тысяч разного войска. Вси хаты позанимали, вси сараи. У костров люди сплят.

— Десять тысяч! — радостно воскликнул Володя. Да мы привели из Хабаровска целый отряд. «Кто хочет драться, тому надо с силой собраться», — говорит русская пословица.

— Это справедливо, — согласился бородатый солдат.

Пошли к вагонам.

Володя дал команду выгружаться. Люди прыгали из теплушек. Под ногами хрустели песок и галька. Выгрузили пулеметы.

— Веди, Иван, до штабу, — сказал бородатый солдат одному из молодых.

Отряд растянулся вдоль всего состава и дальше — конца не было видно из-за темноты. Минут через пять отряд стал спускаться с насыпи. На дороге, по обочине которой слева, в кустах, белели пятна снега, построились по четыре человека. Пересчитали людей. Оказалось, что в пути отряд увеличился почти на четыреста человек: погрузилось в Хабаровске триста двадцать человек, выгрузилось семьсот.

Отряд тронулся.

Виктор не спускал глаз с костров, полыхавших в Астрахановке. В душе у него тоже горел костер, освещавший ему мир новым светом.

Костры все ближе и ближе. Уже виден поднимавшийся от них кверху дым, освещенные красным светом дома, сараи, приземистые бани, изгороди. В небе блестели яркие мартовские звезды.

До прихода хабаровского отряда события в Благовещенске развивались так. Остатки разгромленных красногвардейских частей покинули город. Комиссар Красной гвардии Аксенов с красными дружинниками отступил к морякам, в «министерский» затон у устья Зеи, впадающей в Амур. Моряки и рабочие-дружинники попытались оказать сопротивление Гамову, но не выдержали натиска и отступили в деревню Астрахановку, лежащую на правом берегу реки Зеи, верстах в четырех от окраины Благовещенска. Там в протоке Зеи зимовала канонерка Амурской речной флотилии «Ороченин» и посыльное судно «Пика», вооруженные дальнобойными орудиями и пулеметами.

Далеко проглядывалась местность вокруг Астрахановка Из-за леса виднелись купола Благовещенского собора. Доносился звон колоколов. Мимо Астрахановка шла железнодорожная ветка, соединявшая Благовещенск с узловой станцией Бочкарево Амурской дороги, верстах в ста десяти от города.

Вскоре сюда прибыл из Бочкарева вооруженный отряд деповских рабочих под командой молодого, но бывалого революционера-подпольщика, бывшего узника Орловского каторжного централа, слесаря Михаила Коншина. Астрахановка становилась средоточием революционных сил. Здесь образовался военно-революционный штаб. Помощник комиссара Красной гвардии, бывший поручик царской армии Анатолий Комаров принял командование всеми красными силами, собравшимися в Астрахановке. Были сняты рельсы со шпал против Астрахановки, перерезаны телеграфные провода, соединявшие Благовещенск с внешним миром; установлены пулеметы у полотна железной дороги в сторону Благовещенска; с «Ороченина» и «Пики» наведены на город орудия; в «окопах» между железнодорожной веткой и рекой Зеей, — там шел ров, заменивший собою окопы, — залегли красногвардейцы. Меры эти оказались своевременными. Едва закончились оборонные приготовления, как со стороны города показался «бронированный» поезд мятежников — платформы, обложенные кирпичами. Застрекотали пулеметы красных, защелкали пули по кирпичам «бронепоезда» и по паровозу. Машинист дал задний ход, и поезд умчался к вокзалу.

Неожиданный для мятежников отпор красных вызвал смятение в их рядах. Белое войско стало таять. А силы астрахановского войска росли с каждым днем. Член штаба Голик верхом на коне скакал по деревням, призывая крестьян на помощь Красной гвардии. Одна за другой поднимались близлежащие деревни и села: Белогорье, Черемушки, Ивановка, Алексеевка, Успеновка, Троицкая. Из Благовещенска перебегали рабочие, солдаты, казаки.

В деревне Владимировке, что на левом берегу Зеи, пониже Астрахановки, вырастал другой грозный лагерь. Сюда шли крестьяне-бойцы из Ивановки.

Хабаровский отряд подошел к штабу. На крыльцо вышли члены штаба. Все они были в солдатских шинелях.

Комаров распорядился разместить людей, и все пошли в дом.

— Садитесь, — предложил Комаров. — Может быть, с дороги… щей наших, астраханских! — Он снял фуражку и повесил в простенке между окон.

— Нет, спасибо, ужинали в вагоне, — ответил Володя.

— Ну, чаю… Попроси, Аистов, поставить самовар, — обратился Комаров к одному из членов штаба. — За чаем и поговорим.

Сели за стол в переднем углу большой комнаты. На столе лежал план Благовещенска со многими на нем синими точками и кружками. Под потолком — керосиновая лампа с белым жестяным абажуром. В комнате домовито пахло печеным хлебом и махоркой.

Не дожидаясь самовара, Комаров повел разговор. Володя положил перед ним свой мандат представителя краевого бюро РКП(б) и краевого Совета. Виктор Заречный показал свой мандат уполномоченного информбюро.

— Мы привели отряд в семьсот человек, — рассказывал Володя, — при шести пулеметах. Тысяча пятьсот винтовок, патронов четыреста пятьдесят тысяч. Завтра из Хабаровска прибудет эшелон с артиллерией.

— Сила! — радостно воскликнул Комаров. — К нам народ валом валит. Из Свободного сообщают: там собралось пятьсот человек крестьян, требуют оружия, отправки к нам, в Астрахановку. Воодушевление необыкновенное. Крестьяне объявили благовещенской буржуазии «священную войну», для продовольствия наших частей возами везут хлеб, мясо, приводят даже живой скот для убоя. Нет никакого недостатка в провианте.

— А каковы силы у Гамова? — спросил Володя.

— На нашей стороне перевес, а главное — необыкновенное воодушевление. Мы посылали к Гамову делегацию для переговоров.

— Что предлагала делегация?

— Мы требовали немедленного освобождения из тюрьмы всех арестованных, за что давали гарантию прекратить боевые операции, не вводить в Благовещенск свои части, а распустить их по домам, не производить арестов.

Володя с удивлением посмотрел на Комарова.

— Ну, и что же Гамов ответил?

— Он прислал проект соглашения, по которому мы должны самоликвидировать советскую власть.

— Что вы ответили?

— Ответили, что революционный штаб не принимает проекта соглашения и оставляет за собой свободу действий…

— Ответ правильный. А вот насчет делегации с предложением освободить арестованных взамен роспуска Красной гвардии — это неправильно. Разве так надо ставить вопрос? Вопрос надо ставить так, как поставил перед вами Гамов: надо было «потребовать капитуляции белой гвардии, ликвидации «войскового правительства». Дело ведь не в освобождении арестованных, а в восстановлении советской уласти.