Бурелом

— Я постараюсь сделать все, что вы просите. Только прошу спасти Обласова.

С первым же поездом Феврония выехала из Челябинска.

Разговор с отцом был нелегкий.

— Ты все еще не забыла этого фармасона, зачем хлопочешь о нем? — выслушав дочь, заявил сердито Лукьян.

— Это мое дело, — пристукнула кулаком по столу Феврония. — Сделай то, что говорю.

— А ежели я не желаю, тогда как?

— Тогда очень просто: я напишу в Павловск, что ты убил Савелия.

— Ты что, рехнулась? — приподнимаясь с кресла, спросил, едва сдерживаясь, Лукьян. — На родного отца клевету возводишь.

— Клевету, говоришь? — усмехнулась криво Феврония. — А это что? — Вынув из кармана отцовский брелок от часов, отступила на шаг. — Узнаешь?

Глаза Лукьяна расширились. Тяжело ворочая языком, глотая воздух, спросил:

— Где взяла?

— Если забыл, припомню. Этот брелок Савелий нашел под кроватью жены. За несколько дней до самоубийства он передал мне его со словами: «Ворон заклевал голубку». Теперь понятно, по чьей вине ушел из жизни твой сын, мой брат? — Феврония плотно сжала губы и с ненавистью посмотрела на отца.

— Что ты хочешь? — прохрипел Лукьян, медленно опускаясь в кресло.

— Мне нужна бумага о благонадежности Василия, нужны деньги, столько, сколько я отдала Крапивницкому, — сто рублей золотом. А за это получишь свой брелок и я буду молчать. Поторапливайся, — прикрикнула она, видя, что Лукьян по-прежнему сидит в кресле с полузакрытыми глазами.

— Иро-диада, блудница галилейская, — прошептал он чуть слышно и начал медленно сползать с кресла. — Пи-ить, — прохрипел он и рухнул на пол.

Феврония наклонилась к отцу. Лукьян дышал тяжело. Она выбежала на кухню, вернулась с небольшим узорчатым туеском с квасом.

На следующий день, захватив с собой нужные бумаги и деньги, Феврония выехала в Челябинск.

ГЛАВА 11

Глаша работала прислугой у Строчинского уже вторую неделю. Мадам Строчинская большую часть времени проводила на благотворительных вечерах, любительских спектаклях, концертах, оставляя квартиру на попечение Глаши. Хозяин же по-прежнему смотрел на новую прислугу недоверчиво, и только боязнь снова навлечь на себя гнев молодой жены, которая благоволила к прислуге, заставила стареющего Строчинского смириться с присутствием Глаши в доме. Продолжая наблюдать за ней, пришел к выводу — деревня.

Гости у Строчинских собирались редко.

Лишь иногда заходили какие-то посетители в штатском, хозяин принимал их в кабинете. Закончив разговор, они глубоко надвигали шляпы на глаза и бесшумно исчезали.

По воскресеньям хозяйка отпускала Глашу погулять, и та обычно шла к Шмакову. Сапожник расспрашивал, кто бывает у хозяина и о чем говорят с ним посетители.

— Разве услышишь, кабинет-то закрыт наглухо, — махнула рукой Глаша. — Да и незачем мне.

— Зато другим, может, нужно, — наставительно заменил Шмаков. Отложив шило и дратву на верстак, продолжал: — Это нужно, Глаша, людям, которые, как и твой Василий, отстаивают свободу от ярма богачей. Ну так вот. Хозяин, у которого ты служишь, только и глядит, как бы нашего брата-бедняка в тюрьму упрятать или расстрелять.

— А с виду ровно добрый.

— Гладка шерстка, да коготок остер. Понимать тут надо. Поглядишь на иного человека — по бороде апостол, а по зубам собака! Вот так-то. — Иван Васильевич поднялся от верстака и снял с себя фартук.

«Пожалуй, правду говорит, — подумала Глаша. — Если с добрыми делами приходят люди к хозяину, зачем им прятаться от меня и оглядываться, когда выходят из дома. Нет, тут что-то неладное». Глаша перевела взгляд на сапожника, который разглядывал ботинок, принесенный для починки. — Иван Васильевич, — обратилась она к Шмакову, — посоветоваться я к тебе пришла.

— Говори.

— Вчера подметала, пол в кабинете хозяина и наступила на упавшую со стола бумажку. Запачкала уголок, а теперь и боюсь ее положить обратно. Сама-то я малограмотная. Может, эта бумажка безделушная и можно ее выбросить? Почитай, пожалуйста, и скажи, что мне с ней делать? — Глаша подала записку Ивану Васильевичу.

Пробежав ее глазами, сапожник спросил торопливо:

— Твой хозяин дома сейчас?

— Нет. Чуяла, уехал дня на два в Троицк.

Сапожник вздохнул с облегчением.

Строчинский писал:

— Ты, Глаша, подожди несколько минут. Я схожу с этой бумажкой, к одному человеку. Он живет недалеко, — торопливо одеваясь, заговорил Шмаков. — Посиди пока здесь. Жена с Полей скоро придут. — И, не дожидаясь ответа, Иван Васильевич поспешно вышел.

Оставшись одна, Глаша задумалась. Мысли унеслись в Косотурье. Что там делается? Живы ли отец с матерью? Где теперь Вася? Глаша не слыхала, как зазвенел над дверями колокольчик. Второй звонок вывел ее из раздумья, и, поднявшись от верстака, она открыла, дверь. Перед ней стоял молодой человек в черной сатиновой рубахе, опоясанной шелковым поясом с белыми кистями на концах. Слегка выпуклый лоб пришельца прикрывал пышный чуб, большие серые глаза нагловато уставились на Глашу.

— Иван Васильевич дома?

— Нет.

— Поля?

— Ушла с матерью.

— А ты, красотка, кто такая?

— Знакомая хозяев.

— Стало быть, Ивана Васильевича нет, — протянул неохотно незнакомец и, приблизившись к Глаше, тронул ее плечом. — Ишь ты, гладкая какая. — Играя кистями пояса, он ушел.

Когда пришли Поля с матерью, Глаша рассказала им о пришельце.

— А-а, это Николай Образцов. Он иногда бывает у папы, — отозвалась Поля.

Шмаков показал записку Строчинского члену подпольного городского комитета РКП(б) Александру Николаевичу Зыкову, работавшему столяром в железнодорожных мастерских, и явка на конспиративную квартиру Пеньковского была временно прекращена.

— Если Строчинский и поругает тебя, потерпи, — передавая бумажку Глаше, говорил Шмаков. — То, что ты обратилась ко мне, это хорошо. Для нас это важно, — сказал он ей на прощание.

«Для нас это важно», — Глаша припомнила по дороге слова сапожника. Придя домой, Глаша положила бумажку на место. Теперь она начала догадываться, что ее не случайно устроили к Строчинским.

— В кабинете без меня ты не была? — спросил Глашу прибывший через день Строчинский и начал торопливо перебирать бумаги.

— Была, но ничего не трогала, только пыль вытерла.

— Впредь уборку будешь производить только в моем присутствии. Поняла?

Женщина молча кивнула головой.

Вспомнился ей также страшный рассказ Поли о том, что с первых же дней мятежа в Челябинске начались облавы и налеты на квартиры в поисках большевиков. Зверски были замучены председатель Совета — руководитель челябинских большевиков Васенко, начальник штаба охраны Болейко, его помощник Могильников, секретарь Совета Гозиосский, Колющенко, Тряский.

Белогвардейцы задушили Васенко в вагоне, а в ночь на третье июня пьяные белоказаки ворвались в гостиницу Дядина, где в подвальном помещении находились арестованные большевики, вывели их и зарубили шашками недалеко от цирка, где протекал ручей.

Когда жена Колющенко пришла к священнику просить похоронную, даже тот выразил свой гнев, записав, что Колющенко убит злодеями.

Сколько замучено в тюрьме, знал лишь один ее начальник Котляренко. Никто не считал трупы людей, тайно вывезенные из лагеря на территорию бывшей петровской мельницы.

ГЛАВА 12

Кирилл Панкратьевич Красиков через верного человека вызвал Галю к себе.

— Тебе придется выехать в Челябинск вот с этим письмом, — передавая небольшой пакет, сказал он. — Адрес явочной квартиры надо знать назубок. Запомни пароль: «Сарыч кружится над полем». Тебя спросят: «Давно прилетел?» Ответишь: «В мае». Передай челябинским товарищам, что мы продолжаем работу. Будь осторожна. Там тебе выдадут немалую сумму денег, которую ты должна раздать нуждающимся семьям партизан и красноармейцев. Деньги получишь от подпольного комитета. В Челябинске долго не задерживайся. С Туркиным я договорился. Бери отпуск и поезжай. Желаю успеха, — Красиков крепко пожал руку Гали.