В тропики годен

По пути на судно они заходят в городской парк, раскинувшийся по склонам холмов на берегу бухты, фотографируются под гигантскими кактусами, у озера черных лебедей, на уютных скамейках под экзотическими деревьями.

Удивительный покой и тишина растворены в мягком, душистом воздухе.

Все-таки не зря даны Мадейре громкие имена: Жемчужина Атлантики, Цветок океана… Земля Мадейры особая. Гористый остров, как египетская пирамида, создан руками людей. Они превратили склоны гор в террасы садов и виноградников. На неприступных утесах, на крутых склонах гор вырублены ровные площадки, засыпаны землей и засеяны рукой человека. Если это рай, то он сотворен человеком.

На теплоходе Игорь и Ольга поднимаются на верхнюю палубу и долго еще смотрят на остров. Для них эта земля в океане, сохранившая и память об исчезнувшем материке, и наивную легенду о влюбленных, никогда не станет чужой и не забудется.

Вечереет. На темном силуэте острова вдруг загораются электрические гирлянды разноцветных лампочек, развешанных на деревьях вдоль бульваров и улиц. Весь конус горы, вставшей над бухтой, мерцает красными, синими, зелеными огнями, как новогодняя елка, и провожает теплоход.

Вечером после отхода в библиотеке "Садко" лекция для пассажиров о советском здравоохранении. Главного врача попросили прийти – ответить на вопросы.

Шевцов осторожно открыл стеклянную дверь и сел в свободное кресло рядом с лектором. Лекцию читала библиотекарь Наташа. Она пришла на теплоход три месяца назад, сразу после окончания университета. Наташа, с короткой стрижкой, в очках, была похожа на хорошенького умного мальчика. Она рассказывала, сколько в Советском Союзе врачей, медсестер, как организована "скорая помощь", вставляла в проектор цветные диапозитивы.

К пассажирам Наташа уже привыкла, и они ее нисколько не смущали. Но когда вошел и сел рядом с ней главный судовой врач, она вдруг покраснела и поставила диапозитив вверх ногами…

Наконец Наташа торжественно объявила:

– А сейчас главный врач теплохода ответит на ваши вопросы.

Шевцов улыбнулся про себя – ну какие тут могут быть вопросы? Но не успел он встать, как с дивана с неожиданной живостью вскочил англичанин с седой бородкой и слуховым аппаратом в ухе. Покраснев от негодования, старичок затряс сухой головой на тонкой шее и обрушился на Наташу:

– Все, что вы здесь рассказывали, это пропаганда! У вас в России больной не имеет права выбрать себе врача! К врачам очереди – по сто человек! Болеть у вас опасно – больных увольняют с работы! Врачи не могут работать, где хотят, а только там, куда их пошлют. Ваших врачей не выпускают за границу…

Это было сказано с такой откровенной злобой, что Наташа растерялась и сидела красная, округлив изумленные глаза. На ресницах у нее повисли слезы: говорила, показывала, старалась – и вот тебе! Публика тоже смущена: быть в чужом доме и хаять хозяина – это "шокинг", свинство попросту говоря.

Что делать? В зале библиотеки в креслах и на диванах сидело человек сорок пассажиров, в основном англичане. В углу собралась группа немцев, понимающих по-английски.

Шевцов взял себя в руки, постарался вежливо улыбнуться:

– Сэр, ваше пессимистическое представление о советской медицине, видимо, результат собственного опыта?

– Я никогда не лечился у советских врачей, – гордо возразил англичанин. – И никогда не обращусь к вам за помощью!

"Не плюй в колодец!" – подумал Шевцов.

Аудитория снова была шокирована и на этот раз не очень сдерживала себя: немцы и даже англичане недовольно зашумели. Англичанам неловко вдвойне – и перед русскими, и перед немцами. Где хваленая английская корректность?

– Я не был в России, если вы желаете знать, – продолжал брюзжать старик. – Но ведь это же знают все, почитайте "Таймс".

– О, я не сомневаюсь, сэр! Все, что пишут английские газеты, – чистая правда.

– Бог мой! – всплеснула пухлыми руками полная румяная леди в седом парике и, утратив английскую чопорность, громко расхохоталась… – Наши газеты!…

Уловив иронию, пассажиры начали посмеиваться.

Пассажиры "Садко" не миллионеры. Они считают деньги. И хорошо знают, что за их деньги их нигде так радушно не примут. И нигде они не получат такой кухни и такого сервиса, русского хлебосольства и гостеприимства.

А жизнь на берегу дорога, часто дороже, чем на теплоходе. "Путешествуя на вашем судне, мы сберегаем деньги", – признаются многие пассажиры – те, кто из года в год проводят на "Садко" каждый отпуск, отправляются в круиз с семьями, родственниками, друзьями.

На всех пассажирских судах мира обязательны чаевые, обращение к врачу платное, за вызов в каюту – двойная плата. Но туристы знают, что на советском судне официант не будет стоять у их столика, пока не получит на чай, а врач не потребует денег за лечение, за медикаменты и даже за операцию.

Шум в аудитории нарастал.

– Один момент, господа! – поднял руку Шевцов. – Позвольте дать вам небольшую справку: у нас в стране восемьсот тысяч врачей, и если к каждому из них очередь по сто человек, то это восемьдесят миллионов больных каждый день. Это все население Англии вместе с грудными младенцами.

Немцы начали откровенно смеяться.

– К тому же, надо полагать, – продолжал главврач, – все они уже уволены с работы. Мрачная картина, сэр. Далее. Читая газеты, вы должны знать, что существует обмен врачами и студентами для стажировки в ваших и наших колледжах. Об этом писали и в "Таймс".

– Мелким почерком на последней страничке, – говорит из угла полная румяная англичанка.

– И поверьте, – добавляет Шевцов, – я далеко не единственный врач, работающий за пределами СССР. Желаю вам здоровья, – заканчивает Виктор, – никогда не болеть и не обращаться к врачам – ни к западным, ни к советским…

Дискуссия эта имела совершенно неожиданное продолжение. Получилось так, что англичанин действительно "плюнул в колодец". В первом же порту английский джентльмен спустился по трапу и вышел на причал. Но не успел он пройти и десяти метров, как споткнулся на ровном, казалось бы, месте, подвернул ногу и упал. Старичка привели, вернее принесли, в. амбулаторию два вахтенных матроса.

Худая пергаментная лодыжка пострадавшего опухла и на глазах заплывала кровоподтеком. Англичанин сидел в кресле в судовом госпитале и молча, со злобой смотрел на свою ногу.

Перелом наружной лодыжки. Ни одним взглядом не напомнив старику о его злословии, Шевцов оказал помощь и наложил гипсовую повязку. Медсестра Тоня заботливо проводила его в каюту.

А вечером перед рестораном главного врача остановила румяная английская леди и кивком головы указала на ковыляющего на костылях джентльмена.

– Сам господь бог разрешил ваш спор…

Утро выдалось теплое, совсем не январское. Океан, как новенький, мягко и неярко отражал низкое солнце. Вразвалочку шел теплоход, покоряясь обманчивой глади.

"…Атлантический океан", – записал в своем журнале главный врач.

На утренний прием первым пришел англичанин, седой пятидесятилетний мужчина в спортивном костюме, с мокрыми после душа волосами. У него мужественное некрасивое лицо с глубокими складками вокруг рта и хорошая, естественная манера держаться – без английской чопорности.

– Доктор, – сказал он и серьезно посмотрел Шевцову в глаза, – я совершенно здоров.

– Очень хорошо, – так же серьезно ответил, врач.

– Доктор, я всегда занимался спортом и много работал. Я моряк, сэр. Двадцать лет я был капитаном спасательного судна. Вы знаете, что это за работа?…

– Имею представление.

– Я всегда очень много курил и пил много кофе. Не говорите мне, что это вредно, – я знаю. Две недели назад мне стало плохо. Мне было трудно дышать. Я был взбудоражен какими-то пустяками – знаете, эти сюрпризы жизни.

Шевцов кивнул головой.

Капитан пристально взглянул на него и добавил: