Великий тайфун

— Я продумал это и чувствую, что это абсолютно необходимо. Меморандум не является протестом, японцы могут выступить и делать свое дело. Между тем мы должны помешать ратификации Брестского договора и добиваться от России вступления в войну.

Полк вполне понял и оценил дипломатический шаг президента.

— Отправьте копию меморандума в Россию, — сказал Вильсон. — Они должны думать, что мы являемся противниками японской интервенции.

Американский посол в Японии Моррис вручил меморандум министру иностранных дел Японии виконту Мотоно. Прочитав ноту, Мотоно сказал:

— Я высоко оцениваю искренность и дружеский дух меморандума. Ни один шаг Японии не будет предпринят без согласия Соединенных Штатов Америки. Мы выступим в целях самозащиты.

Сговор состоялся.

«ЧЕРНЫЙ ДРАКОН»

На главной улице города желтел одноэтажный особняк. На улицу особняк смотрел большими зеркальными окнами. При входе в особняк по обе стороны железного навеса стояли две небольшие, на деревянных колесах пушки (их все еще не убрали). Во дворе до самого берега бухты шел сад. Здесь была веранда, откуда открывался вид на Золотой Рог.

Совсем недавно здесь была резиденция военного губернатора Приморской области. В годы первой революции губернатором был подтянутый, молодцеватый генерал-майор Флуг, носивший синие брюки навыпуск и ходивший по городу всегда пешком (у его шпор был удивительно мелодичный звон).

Теперь в этом особняке уже не звенят шпоры губернатора, осталась только кое-какая его мебель. Сейчас здесь Исполком Совета рабочих и солдатских депутатов.

В большом кабинете, за письменным столом, стоявшим у стены слева, как войдешь в кабинет, на дубовом резном стуле с высокой кожаной спинкой, сидел Костя Суханов. Напротив стоял диван черной кожи, вдоль стен были расставлены дубовые стулья. Три высоких окна глядели на бухту. На камине в углу бронзовые часы мерно отбивали секунды.

Из штаба крепости позвонили. Костя узнал голос начальника крепостной артиллерии.

— Слушаю вас, товарищ Сакович.

— В порт вошел, — взволнованно сказал Сакович, — японский крейсер… без всякого предупреждения. Взгляните в окно, от вас видно.

Костя вскочил со стула и бросился к окну. Было морозное утро. Ломая и кроша лед, в бухту входил под японским флагом — белое поле с красным шаром посредине и красными лучами, отходящими в стороны, — неуклюжий ледокол. За ним, по проложенному им каналу, раздвигая острым носом льдины, медленно двигался военный корабль с длинными стволами орудий на палубе. Пушки меньшего калибра выглядывали из бортовых амбразур.

Костя побледнел. Раздался снова телефонный звонок. Костя взял трубку.

— Видели? — спрашивал Сакович.

— Видел.

— На брандвахте [22] — сказал начальник артиллерии, — были подняты сигналы, требовавшие остановиться, но крейсер прошел мимо, не остановившись.

Костя положил трубку.

«Что это? — подумал он. — Повторение того, что было с «Бруклином», или…»

Смотрел из окна своей комнаты и Александр Васильевич Суханов. Он припал к окну и с величайшим изумлением глядел на бухту.

«Неужели началось?» — думал старик.

Слухи о возможности прихода японских военных судов давно носились по городу. Александр Васильевич к тому же знал, что американский и английский консулы заявили председателю Земской управы, что «политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность».

Проходя по Светланской улице, Виктор Заречный увидел толпы народа, бегущие по улице Петра Великого к бывшей Адмиральской пристани. Слышались возбужденные голоса японских резидентов: «Ивами»! «Ивами»!» [23] Под аркой, что стояла на улице при спуске к пристани, он остановился, пораженный: на рейде, во льду, стоял крейсер с японским флагом. Люди продолжали бежать к пристани, толкая Виктора со всех сторон. Он стал пробираться сквозь толпу обратно На Светланскую, к Совету.

В это время Костя в волнении ходил от стола к окну и обратно, снимал телефонную трубку, звонил.

Виктор порывисто открыл дверь.

Куда девалась его приветливая улыбка, которая всегда появлялась у него при встрече с друзьями! С тревогой и недоумением посмотрел он на Костю.

— Что все это значит?

Костя передал свой разговор с Саковичем.

Пришел Дядя Володя. Избранный секретарем краевого Совета, он теперь бывал во Владивостоке только наездами.

Нельзя было узнать в наших друзьях тех жизнерадостных людей, какими мы их видели еще прошлым летом на хуторе Григория Суханова. Мгновенно они будто постарели.

Встревоженные необычайным событием, собрались члены Исполкома. Кабинет переполнился до отказа. Началось заседание.

«Не выдержат их плечи всего, что надвигается», — пророчил Александр Васильевич Суханов. Да, в самом деле: как они, молодые советские деятели, большевики, взявшие власть в свои руки, но не умудренные опытом государственной работы и не знавшие того чудовищного дипломатического заговора, который зрел и уже созрел в Вашингтоне, в Токио, в Лондоне, в Париже, как они, эти чистые сердцем люди, мечтатели, хотевшие только одного — блага народу, — как они будут выходить из положения, становившегося угрожающим? Выдержат ли их плечи?

В это время японский консул Кикучи, то присаживаясь за письменный стол, то прохаживаясь по кабинету, то подходя к окну, смотревшему во двор, обдумывал, что он должен был сделать по указанию из Токио. У него на столе лежал привезенный дипломатическим курьером на «Ивами» текст обращения к городскому голове. Кикучи сам перевел его на русский язык. Он хорошо знал русский язык, любил, по его словам, русскую литературу, особенно произведения «Рьва Торстого и Федора Достоевского», как он говорил.

На Кикучи было темно-серое, превосходного материала кимоно и соломенные зори [24]. Во внеслужебные часы он всегда ходил в кимоно и зорях. Квартира его была в здании консульства на углу Китайской и Пекинской улиц и сообщалась непосредственно со служебными помещениями. Кабинет его был обставлен на европейскую ногу, с креслами, ковром во весь кабинет, но много было на письменном столе, на камине японских безделушек. Зато воздух в кабинете консула Кикучи был пропитан тем непередаваемым запахом, который выдавал национальность обитателя кабинета. У каждого русского, кому приходилось бывать в Японии, оставался в памяти этот специфически японский запах. У Кикучи в кабинете запах этот держался устойчиво, еще, вероятно, потому, что консул курил японские сигареты.

Пройдя в кабинет секретаря, консул попросил заложить в пишущую машинку три бланка. Произнося звук «л» как «р», консул Кикучи диктовал (секретарь консульства, молодой японец, одетый по-европейски, тоже хорошо владел русским языком):

— «Императорское японское правитерьство, имея в виду то, что при обстоятерьствах настоящего времени японцы, проживающие в городе Врадивостоке и окрестностях его, чрезвычайно тревожатся, реширо отправить военные суда во Врадивосток. Решение это сдерано искрючитерьно с церью защиты своих подданных, каковая явряется надрежащей обязанностью правитерьства. Японская империя, как искренно дружественная страна России, горячо жерает здорового развития посредней, причем надеется, что справедривые интересы Японии и других союзных стран порностью будут уважаться в предерах России. Вместе с тем императорское правитерьство нискорько не намерено вмешиваться в вопрос о поритическом устройстве России, которое будет решено русским народом дря своей страны, тем борее, что церь нынешней отправки судов вовсе не имеет никакого отношения к этому вопросу. Императорский японский генерарьный консур».