Пурга в ночи

Необычная многословность Лампе выдавала его волнение. Он не сводил заплывших глаз со Струкова и неожиданно закричал:

— Что вы молчите как Тайныквын?! [8]

Струков торопливо все рассказал. Лампе, выслушав бывшего начальника милиции, неожиданно для него сказал, точно ударил:

— Идиот!

Струков оскорбленно встал с табуретки… Толстые губы Лампе изобразили подобие улыбки.

— Идиот Маклярен. Свенсон не похвалит его.

— Я не понимаю. — Струков снова уселся на табуретку против Лампе, вопросительно уставился на американца. — Свенсон сочувствует большевикам?

— Как кошка мыши, которую съела, — буркнул Лампе. Он был рассержен. — Большевики у власти. Зачем с ними ссориться? Надо было торговать так, как они предлагали. Убытки были бы небольшие, но зато отношения с большевиками не испортились бы и в дальнейшем. Если большевики удержался, мы вернули бы свои убытки. — Лампе шумно дышал. — А сейчас мы в ссоре с большевиками и теряем покупателей. Я видел, что лавки и склады русских коммерсантов открыты.

— Они же торгуют не по своему желанию, — начал Струков, но американец его уже не слушал. Упершись руками в колени, с трудом встал.

— Пойду мириться с большевиками. Тупицу Маклярена надо выручить и отправить в Усть-Белую. Тут торговать буду я.

Решение Лампе было неприятно Струкову. Он ожидал, что американец возмутится, а тот шел на поклон к большевикам. Струков подумал, что ему не приходится рассчитывать на помощь американцев. Он один, и американцам не нужен. Если это так, то он не должен строить никаких иллюзий, а, дождавшись весны, бежать во Владивосток или в Америку. Лампе, подойдя к двери, выругался:

— О, дьявол! А как же мне быть с головой?

Струков, не понимая, посмотрел на американца. Лампе был в затруднении. Как ему поступить с посылкой Малкова? Громова нет. Значит, голову надо передать Струкову. Но что скажут большевики, если действительно голова принадлежит их соучастнику? Впрочем, Лампе ни в чем не виноват. Он только посыльный. Он же не убивал старика, не отрезал его голову. Передать ее Струкову, и пусть он поступит, как найдет нужным.

— Какая голова? — нахмурился Струков.

Лампе махнул рукой и, приоткрыв дверь, крикнул что-то каюру. Тот внес мешок. Лампе, отправив каюра, вытряхнул из мешка круглый сверток. Он глухо стукнул об пол.

— Это вам. А вот и письмо для Громова и вас. — Лампе из-под кухлянки достал мятые пропотевшие бумаги. Они были теплые и влажные. Струков, подавляя брезгливость, развернул их и быстро прочитал. Малков писал:

«Мною в Усть-Белой раскрыта тайная большевистская организация. Все ее члены арестованы. Пытавшийся бежать большевик Новиков убит, и его голову я посылаю вам, чтобы по ней могли установить, с кем Новиков имел связь, с кем прибыл в Ново-Мариинск, с кем его видели. Новиков побывал в ряде поселков и стойбищ, где вербовал себе сторонников. Я их всех выловлю и навсегда отучу от желания даже слышать о большевиках. Будьте и вы беспощадны! Люди уважают только, силу. Их надо держать в страхе. Отряд по охране общественного порядка создан и вооружен за мой счет, и я стал его командиром. Очень подружился с американцем Стайном. Он мне помогает советами. Только Америка принесет нам порядок».

Струков, прочитав письмо, долго молчал. У его ног лежал сверток. Он не знал, как ему поступить. Лампе, потерявший терпение, натянул на голову малахай.

— Иду к большевикам.

— Я с вами! Я должен показать в ревкоме письмо и передать эту посылку.

Лампе было безразлично, как поступит Струков. Он выполнил поручение Малкова и спокоен. Остальное не имеет к нему отношения.

Да, я поступлю правильно, думал Струков, шагая рядом с Лампе в ревком. Если я не передам большевикам письмо и голову, то о гибели Новикова они все равно узнают, и тогда меня ждет участь Громова. Ради своей выгоды американцы в любой момент могут пожертвовать мной без всякого колебания, лишь бы удержаться здесь. Намерение Лампе торговать — лучшее тому доказательство. Откровенность же моя в глазах ревкомовцев будет выглядеть выигрышно.

В то же время Струков ясно понимал, что его поступок — предательство по отношению к Малкову. Если большевики потерпят поражение, он сможет оправдаться и перед Стайном и перед Фондератом. При воспоминании о полковнике Струков помрачнел. Из-за него он оказался на краю гибели. Струков проклинал. Фондерата.

Они вошли в длинный полутемный коридор ревкома. Здесь, как обычно, толпились люди, дымили трубками, самокрутками.

Все с большим вниманием следили за дверьми кабинета председателя ревкома. Отворилась дверь. Говор в коридоре сразу же стих. Все смотрели на старенького чукчу с редкими всклокоченными волосами. Он мял в руках шапку и возбужденно говорил:

— Хороший ревком. Хороший. Правду знает, в обиду не даст бедного рыбака.

— Что тебе сказали, Ульвургын? — спросил кто-то чукчу.

— Снасти назад дадут, байдарку назад дадут, — торопливо и радостно перечислял Ульвургын. — Все назад дадут. Зачем Громов брал? Зачем меня бил? Нет в море рыбы, нет рыбы у Ульвургына. Хороший ревком, правду делает.

Ульвургын, которого колчаковцы за неуплату налогов лишили всех рыболовных снастей и избили, был счастлив. Выглянувший Еремеев крикнул:

— Кто там еще до ревкома пойдет с делом?

— Пропусти-ка меня! — Из завесы табачного дыма выступил высокий, в добротной одежде человек. Не снимая малахая, вошел в кабинет и злыми глазами обвел ревкомовцев.

— Что у вас? — спросил Мандриков. — Как фамилия?

— Лоскутов, — грубо ответил высокий. Почему со склада мне угля не отпускают?

— Кто вы? — снова спросил Мандриков.

— Коммерсант!

— Значит, у вас есть упряжки и есть время, — определил Мандриков, и в его карих глазах засверкали огоньки. — Вы сами можете привезти уголь с копей.

— Как так? — не понял Лоскутов.

— Со склада уголь будет отпускаться только бедным, — объяснил Мандриков. — Состоятельные с сегодняшнего дня будут покупать уголь на копях и доставлять его сами. Кроме того, каждому определено, сколько мешков угля он должен бесплатно привезти для склада. Надо же заботиться о бедняках.

Мандриков взял лежавший в стороне лист бумаги.

— Я должен возить для склада и бесплатно? — Лоскутов сделал шаг вперед и ударил себя в грудь. — Я…

— Вы, вы, — кивал Мандриков, не отрывая глаз от листа. — Ага, вот и ваша фамилия. Вам положено привозить по восемь мешков каждый месяц!

Лоскутов опешил.

— Не бывать этому! Я не хочу для голытьбы…

— Вы приехали в этот край тоже небогатым. — Мандриков успел прочитать несколько строк против фамилии Лоскутова. Это была справка, составленная со слов Тренева. — Занялись спекуляцией, обирали людей, вот и нажились на них. Если вы для бедняков не привезете угля, то ревком отправит вас на копи добывать уголь под охраной. Ясно?

Лоскутов круто повернулся и выбежал, грохнув дверью. Ревкомовцы засмеялись.

Тренев довольно подбирал со щек и укладывал за уши жирные волосы.

— Ох, не по нутру коммерсантам возить уголек для склада. Ох, не по нутру.

— Будут возить. — Берзин не смеялся. Он незаметно наблюдал за Треневым. Не нравился этот торговец Берзину, хотя против него не было никаких фактов. Напротив, он старательно помогал ревкому. — И вы, Тренев, тоже должны привезти.

— Да-да-да, — торопливо закивал Тренев, и его длинные волосы вновь сползли на щеки. — Я не по восемь мешков, а по восемнадцать буду привозить. Для доброго дела потрудиться — одно удовольствие.

— Верно вы говорите, — одобрил Мандриков. — Я считаю, что все члены ревкома должны принять участие в подвозке угля.

— Правильно. — Берзину понравилось предложение Мандрикова. — Все должны видеть, что ревком — народная власть.

— А где нарты возьмем? — задумался Гринчук.

— Позаимствуем у тех, у кого их много, — улыбнулся Мандриков и сказал стоявшему у двери Еремееву: — Приглашай следующего!