Орлиное гнездо

Оставив «Палладу» в Императорской гавани на зимовку, «Диана» продолжала путь в Японию. Прохор не сидел без дела: на корабле работы хватало. А в то же время на мысе Куегда Дерябин стучал топором на постройке шхуны-баржи «Лиман», шутливо прозванной «Бабушкой».

Капитан Лесовский благополучно привел «Диану» в Японию. Но в один из декабрьских дней того же 1854 года случилось необычайное происшествие, превратившее Прохора, как и всех остальных членов экипажа «Дианы», в участников большого и трудного дела. И если оно явилось для русских людей испытанием их мужества, проверкой находчивости и мастерства, то для японцев оно открыло первую страницу в истории их отечественного судостроения. А случилось вот что.

В бухте Симода, где стоял фрегат «Диана», разразилось морское подводное землетрясение огромной разрушительной силы. Город Симода был обращен в развалины. Море поглотило и тяжело израненный фрегат.

Когда на борту «Дианы» стало очевидным, что гибель фрегата неизбежна, команде было приказано оставить корабль. Ожидая своей очереди на спасательную шлюпку, Прохор заметил, как лейтенант Можайский — любимец команды — бросился вдруг в свою каюту, хотя путь к ней преграждала вода. Напугавшись, как бы с лейтенантом не случилось беды, Прохор кинулся вслед за ним. Можайский хватал с полки какие-то книги. «Видать, очень важные, коли он так из-за них рисковал», — подумал Прохор.

Можайский и Прохор с трудом выбрались из каюты. Лейтенант держал над головой книги, оберегая их от воды.

Когда весь экипаж перебрался на берег, Прохор спросил Можайского про спасенные книги. Лейтенант рассказал, что книги эти — «Морской сборник». В одной из них подробно описана шхуна «Опыт», имеются и чертежи к ней. «Попробуем по ним построить шхуну, да и возвратимся домой», — сказал Прохору Можайский.

Команда погибшей «Дианы» поселилась теперь в бухте Хеда. Здесь только и было разговоров, что о предстоящей постройке шхуны. Умелых мастеров — судоплотников, кузнецов, такелажников, слесарей — для этого дела было много: недаром же Степан Степанович Лесовский с таким тщанием и дальновидной предусмотрительностью комплектовал команду. Мастеров, подобных Прохору Калитаеву, капитан выискивал успешно, у него на умельцев был наметанный глаз. Вопрос заключался в том, разрешат ли японцы строить на их территории русский корабль, и если даже разрешат, то найдутся ли для этого необходимые материалы.

Разрешение на постройку было получено, и вскоре на берегу закипела работа.

Шхуну, заложенную в Хеде, кто-то сразу же окрестил по имени бухты, где она строилась. В создании «Хеды» участвовали и японские мастера. Они внимательно приглядывались, изучали, спрашивали, записывали, рисовали. Видно было по всему: они учились. Русские моряки не собирались делать из строительства корабля никакого секрета. Офицеры и матросы охотно и бескорыстно объясняли, показывали, помогая японцам освоить передовое для своего времени кораблестроительное дело. Посланцы России предметно обучали японских судостроителей секретам постройки килевых кораблей для плавания в открытых морях. До русских японцы подобных судов никогда не строили, они умели делать лишь плоскодонные небольшие корабли для плавания в пределах своей родины. Но не только созданию прочного килевого корпуса научили наши моряки японцев, а и различным подсобным работам, без которых невозможно судостроение: токарной обработке дерева, паровому гнутью досок для обшивки, смолокурению, спуску корабля на воду и многому другому. А когда «Хеда» была построена, ее создатели великодушно подарили японским мастерам сделанный матросами токарный станок, различные приспособления и инструменты.

Прохор трудился с упоением, постройка большого корабля была для него новым, неизведанным делом. Он все время старался держаться поближе к Можайскому, расспрашивал его обо всем, чего не понимал или же хотел получше усвоить. Александр Федорович по достоинству оценил любознательность и усердие Прохора и не скупясь объяснял ему многие тонкости кораблестроительной науки.

— Интересуюсь очень, — обратился однажды Прохор к Можайскому, — почему так получается: Япония — держава морская, всюду острова да вода, а вот с кораблями у них этакая бедность?

Можайский обстоятельно разъяснил Прохору особенности и причины того затворнического существования, которое вела долгие годы феодальная Япония, упорно отвергавшая попытки других государств завязать с нею торговые и дипломатические отношения.

Среди важнейших мер, обеспечивавших эту затворническую политику, одной из решающих была расправа с крупным отечественным флотом, который только-только начинал свою жизнь. Был издан указ, предписывающий сжечь все японские суда водоизмещением свыше восьмидесяти тонн. Впредь под страхом смерти воспрещалось сооружать большие корабли, приспособленные для дальнего плавания. Плоскодонные суда, разрешенные, в виде исключения, для внутреннего мореплавания, были громоздки, неуклюжи и построены с таким расчетом, что не годились для открытых морей и океанов.

Не выпуская своих соотечественников из страны, лишая ее физической возможности общаться с другими государствами, правительство заявило о своем твердом намерении оградить Японию от влияния и воздействия внешнего мира. Более двух веков просуществовал закон, гласивший: «На будущие времена, доколе солнце освещает мир, никто не смеет приставать к берегам Японии, хотя бы он даже был послом, и этот закон никогда не может быть отменен под страхом смерти».

Но закон этот пришлось все-таки отменить. Под жерлами наведенных пушек «черных кораблей» коммодора Перри был подписан договор между Соединенными Штатами и Японией. Произошло это «открытие» Америкой страны-затворницы весной 1854 года, в дни благоуханного цветения вишни. К тонкому аромату сакуры примешивался удушливый запах корабельного дыма, а к летящим вишневым лепесткам, напоминавшим полет мотыльков или снежинок, присоединялись хлопья холодного пепла из труб заокеанских корветов…

После рассказа лейтенанта у Прохора явилось желание помочь работавшим на «Хеде» японцам выучиться корабельному делу, и он не упускал случая что-нибудь показать этим людям, не знавшим русского языка, но отлично понимавшим молчаливый язык труда.

Спустя два с лишним месяца после гибели «Дианы» была готова «Хеда» и спущена на воду. Прохору особенно запомнился спуск и проводы шхуны. Когда под громовое «ура!» «Хеда» заскользила по спусковой дорожке к воде, множество японцев, пришедших на берег, тоже радостно кричали, восхищаясь мастерством русских людей, и в знак благодарности за науку низко кланялись нашим морякам.

Плавание до Петропавловска было сопряжено с опасностями: у входа в Авачинскую бухту маячили вражеские корабли. Под носом у них «Хеда», на борту которой находился Путятин, проскочила в бухту, но наших судов там не оказалось: еще задолго до прихода «Хеды» весь русский флот, погрузив на корабли оборудование, вооружение и личный состав Петропавловского порта, тайно снялся с рейда Авачинской бухты и, обманув бдительность неприятеля, преодолев невероятные трудности, штормы и туманы, благополучно прибыл в устье Амура, где отныне был учрежден военный порт вместо снятого Петропавловского. «Хеда», вторично пройдя в тумане неподалеку от неприятельского шлюпа, легла на обратный курс к Николаевскому посту и в конце июня прибыла в Амурский лиман.

С Можайским Прохор больше не встретился. Лейтенант уехал из Симода раньше на другом корабле и теперь жил в Кронштадте. Но на всю жизнь запомнил Прохор его добрые слова и терпеливые уроки, многому научившие бывшего рекрута Нерчинского горного ведомства.

Прохор не узнал Николаевского поста: сюда со вторым сплавом по Амуру прибыло большое подкрепление. Строились форты, на рейде стояли корабли, переведенные из Петропавловска, среди которых Прохору была показана шхуна «Лиман», построенная на мысе Куегда.

— К сроку вернулся, — сказал обрадованный встречей с Прохором Дерябин. — Тут работы хоть отбавляй.