Жасминный домик

Пэлем Гринвел Вудхауз

ЖАСМИННЫЙ ДОМИК

Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча, задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма, лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.

— Вы верите в привидения? — вдруг спросил он.

— Верю ли я в привидения?

— Да.

— Нет, не верю.

— Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над определенным местом, угнетая живущих там?

— Нет, не верю.

Джемс недовольно посмотрел на меня.

— Разумеется, — продолжал я, — все мы читали таинственные рассказы о привидениях и…

— Я говорю не о рассказах, — конечно, их тысячи. Десятки авторов кормятся привидениями.

— Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который слышал…

— А я однажды жил в таком заколдованном доме, — прервал меня Джемс.

У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать. Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не терпит противоречий, как и его герои.

— Это удовольствие, — продолжал Джемс, — стоило мне пяти тысяч фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?

— Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых…

— Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.

Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами, украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.

Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: Опять Пикней , а иногда даже в более угрожающей форме: Опять Пикней!!! — а однажды (дело, помнится, шло о романе «Любовь, которая побеждает») один литературный критик всю оценку книги выразил двумя словами: «О, Боже!»

— Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, — продолжал Джемс. — Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.

Он замолчал.

— Очень мило с ее стороны, — пробормотал я.

— Двадцать лет, — повторил Джемс. — Запомните это обстоятельство: целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов, кроме постоянного отдела «Советы молодым девушкам» в одном ежемесячнике. Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов, написанных под кровлей ее виллы «Жасминный домик».

— Поэтичное название, — заметил я.

— В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно и в дальнейшем — по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не получил бы пяти тысяч.

— Забавное завещание, — задумчиво заметил я, — я иногда хотел бы быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.

— Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.

— Знаю.

— Так вот я отправился в «Жасминный домик». Я вам расскажу всю эту историю по порядку.

…Первое впечатление Джемса от коттеджа «Жасминный домик» было очень благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная розами, — идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла писать свои сентиментальные романы.

Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь под названием «Тайна девяти».

И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и выстукивал на пишущей машинке.

Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро застучал:

«На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.

Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер. После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв револьвер.

На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой. Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.

— Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, — сказала она с лукавой строгостью…»

Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.

Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!

Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за дверью находился умирающий человек, который прохрипел: «Жук… жук! Скажите Скотланд-Ярду, что голубой жук…» и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в некотором недоумении.

Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи послышался лай Вильяма.

Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес садовника — Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал на Джемса.

Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям регулярно являлся под окно.

Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского божка с надписью «Привет из Клактона» и подкрался к окну.

В это время снаружи донесся чей-то голос:

— Тубо! Прочь с дороги! — и короткий визгливый лай, совершенно не похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью — овчарки, сеттера, бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.

Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье, держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость, сапог, палка, камень, шина велосипеда — Вильям не делал между ними большого различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался растерзать собачонку.

— Вильям! — крикнул Джемс.

Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать на девушку.

— Ах! — воскликнула девушка. — Этот пес напугал бедняжку Тото.

Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.