Пурга в ночи

— Ворон над ярангой Туккая летит, — начал шаман Кергинто.

Все со страхом посмотрели вверх. С китовых ребер, с моржовых шкур свисала бахрома копоти. Края отверстия для выхода дыма колыхались от тяги, но людям показалось, что это от крыльев Ворона.

Шаман продолжал:

— Никто Ворона не сможет увидеть, услышать, А я слышу. Он мне говорит. — Тут шаман замолчал и задумался. Он слушал Ворона. Чукчи не сводили глаз с шамана и даже про чай забыли. С волнением наблюдал за шаманом и Оттыргин.

Томительно тянулось время. Наконец Кергинто поднял голову:

— Ворон говорит, что кэлет идут сюда. Их как рыбы, идущей в реки метать икру. Большую беду кэлет несут людям. Они уже забрались в русских, которые стали убивать вождей. Они отобрали разум у Туккая, и сейчас притаились в нем, чтобы выпрыгнуть на тех, кто поверит русским, которые повесили красный лоскут над землей.

Чукчи с ужасом смотрели на Туккая, но избегали встречаться с его глазами. Из них могли выпрыгнуть и наброситься кэлет. Оттыргин хоть и испытывал страх, но был удивлен. Неужели ему так говорит Ворон? А шаман продолжал:

— Скоро русские начнут резать людей, чтобы забрать у них все. И потечет по снегу широкая река крови. В ней русские будут плясать вместе с кэлет и напускать мор на настоящих людей… [6] Олени превратятся в камни. Нерпы и моржи — в льдины, Собаки съедят детей, а собак начнут есть люди, и все погибнут в мучениях…

Ледяной ужас сковывал чукчей, Кергинто стращал все больше:

— Русские вывесили красный лоскут и оскорбили солнце. Оно уйдет за горы и больше не вернется, вечная ночь наступит.

Оттыргин, вначале поддавшийся общему настроению, в смятении думал: «Почему же шаман так говорит о русских — о Мандрикове, о Берзине? Почему он говорит лживые слова? Русские, поднявшие красный флаг, совсем не такие. Они ничего не задумывают против настоящих людей. В них не вселились кэлет. Шаману Ворон говорит неправду».

Каюр ждал Ворона, но тот и не думал показываться, и Оттыргин почувствовал облегчение. Его обуяло чудесное ощущение своей силы. Он больше не боится Ворона, которого назвал лжецом, слепым лжецом. Оттыргину хотелось крикнуть, что Ворон и шаман лгут. Они ничего не знают. Он даже вскочил на ноги, чтобы бросить вызов шаману и Ворону, но в последнее мгновение его оставила смелость, и Оттыргин выбежал из яранги.

Стояла ночь. Оттыргин взглянул на небо, усеянное звездами, и ему показалось, что на него смотрят глаза Воронов. Одна из них сорвалась с черного небосвода и стремительно понеслась к земле. Оттыргин упал на нарту и закрыл глаза. На него летит Ворон.

Он дрожал в ожидании смерти, но она не приходила. Он открыл глаза. Вокруг было по-прежнему, Оттыргин выхватил остол из снега, поднял упряжку и, торопясь, погнал ее. Упряжка летела по ночному Ново-Мариинску мимо темных домов. Оттыргин подъехал к домику Клещина, чтобы позвать Берзина в ярангу Туккая. Он подбежал к двери домика Клещина и вспомнил, что. Берзин не сможет говорить с людьми в яранге на их языке. Оттыргин повернулся и побрел к нарте. Собаки вскочили на ноги и нетерпеливо повизгивали. Небольшая пробежка от яранги Туккая взбудоражила их.

— Ай! — весело воскликнул Оттыргин. Он знал, что делать. Надо Куркутского позвать в ярангу Туккая. Обрадованный, Оттыргин погнал упряжку к школе. Он нетерпеливо и громко постучал в дверь. Вбежав в комнату, быстро объяснил Куркутскому причину своего позднего ночного визита и осекся. Он увидел, что ночевавшие у Куркутского члены ревкома Бучек, Галицкий, Мальсагов и Гринчук полуодеты, в их руках револьверы. Узнав, в чем дело, Бучек с добродушной улыбкой покачал головой, но Гринчук с бранью набросился на каюра:

— Переполох устроил! На весь пост грохочешь в дверь!

Оттыргин не обиделся. Он был захвачен тем, что происходило у Туккая. Учитель понял каюра и быстро объяснил членам ревкома. Бучек потрепал молодого чукчу по плечу:

— Молодец!

Бучек после тюрьмы похудел, стал еще меньше, а усыпанное оспинами лицо заметно постарело. Но взгляд всегда ясных глаз был по-прежнему тверд. Реденькую бороденку он после тюрьмы не носил. Он подтолкнул Оттыргина к двери, у которой уже стоял одетый Куркутский.

— Шаману спуску не давайте!

Смягчился Гринчук:

— Испортите ему обедню. Ну, ни пуха ни пера!

Нарта с Куркутским и Оттыргиным проехала мимо дома Бирича за несколько минут до того, как от коммерсанта вышел Кулемин. Ни каюр, ни учитель не обратили внимания на то, что маленькое полузанесенное окно кухни дома Бирича светится. Они боялись опоздать и не застать шамана. Но их опасения были напрасны. Шаман разговорился и, войдя во вкус, продолжал запугивать чукчей. Когда Кукутский и Оттыргин вошли, Кергинто тянул:

— Ворон говорит мне. Скажи оленным людям, чтобы они никогда не входили в ярангу Туккая. Кто один войдет в ярангу Туккая, навсегда останется. Кэлет усадят его рядом с Туккаем, отнимут разум, и будет он шевелить пальцами перед своими глазами, которые уже ничего не увидят.

Притихшие чукчи жались друг к другу, Куркутский пробрался к Туккаю и ждал, когда замолчит шаман. По темному лицу Кергинто бежал пот. Нелегко ему давалась длинная беседа. Кергинто не раз замолкал и хотел, чтобы его увели в его ярангу, но Тейкелькуте требовал, чтобы он продолжал свое камлание [7].

«Никто не может противоречить ему», — самодовольно думал Тейкелькуте и был очень удивлен, когда увидел Куркутского и Оттыргина. Появление учителя насторожило Тейкелькуте. Не случайно здесь Куркутский. Это его Оттыргин привез. Тейкелькуте рассердился на каюра и решил при случае наказать его. А сейчас он тревожно следил за Куркутским. Учитель заговорил сразу, едва замолк Кергинто:

— Шаман говорит вам, что в Туккая забрались кэлет. Это неправда. У Туккая отобрали разум те русские, которые били его в доме с железными решетками и требовали от него вот эту пушнину. — Куркутский указал на груду шкурок у ног Туккая.

Люди с боязливым любопытством смотрели на Куркутского. Как он смело говорит и совсем не боится кэлет.

— Большевики, которых послал сюда великий вождь Ленин, не позволят, чтобы чукчей запирали в дом с железными решетками, чтобы их били и требовали пушнину.

— Они повесили красный лоскут и обидели солнце! — крикнул кто-то.

— Неправда, — покачал головой Куркутский. — Красный лоскут это как маленькое солнце. От него светлее стало здесь. Разве вы не видели сегодня костра, в котором сгорели все долги? Этот костер загорелся потому, что красный лоскут, как солнце, появился над Ново-Мариинском. Верно я говорю?

Чукчи закивали: да, учитель прав. А Куркутский продолжал:

— Большевики прислали Туккаю много товаров и бесплатно, потому что он болен и не может их купить. А разве шаман или Тейкелькуте, у которого Туккай был пастухом, привез ему мяса?

Тейкелькуте сердито толкнул в бок задремавшего шамана, что-то прошептал ему. Учитель говорил о том, что они видели и понимали сами. И это было убедительнее всего.

— Большевики хотят, чтобы у всех береговых и оленных чукчей было много товаров. И они, — Куркутский нагнулся и взял в руки две песцовые шкурки, — дадут за меха больше товаров, чем давали до сих пор русские купцы или Свенсон. Они обманывали вас, а сами…

— Не трогай шкурки! — закричал шаман и даже замахал руками. — В них сидят кэлет. Эти шкурки я беру, чтобы принести в жертву богам и просить их совета, как избежать большой беды.

— Где же кэлет? — Куркутский потряс шкурками.

— Ых, — выдохнули от страха чукчи.

— Не бойтесь! Кергинто хочет забрать пушнину себе, а скажет, что отдал ее в жертву богам. — Ему нравилось разоблачать шамана, который о его школе распускал всякие небылицы. Куркутский насмешливо посмотрел на шамана и спросил чукчей: — Много раз он брал у вас пушнину богам?

— Много, — хором подтвердили чукчи.

— А не из вашей ли пушнины такая красивая кухлянка на Кергинто? — спросил Куркутский. — Не от ваших ли шкурок хвосты на малахае Кергинто?