Строители

Управляющий не спеша набрал номер телефона и тихо сказал:

— У меня тут главный инженер Моргунова. Выдайте ему документы.

Я неловко начал прощаться. Управляющий вежливо и отчужденно смотрел на меня.

Я вышел из треста. Раньше, где бы я ни был — в театре, кино, в вагоне метро, — я думал о своей стройке. Если шел дождь, я беспокоился — закрыты ли ящики с цементом; когда была жара — увлажняют ли бетон, не пересохнет ли он; если дул сильный ветер — как с кранами, закрепили ли их на рельсах. А когда не было дождя и не дул ветер, я все равно думал о своей стройке.

Сейчас — все, легко и пусто, со стройкой покончено.

…В автобусе напротив меня сидит молодая женщина с ребенком на руках. Он премило таращит на меня круглые голубые глазки. Женщина что-то рассказывает соседке, и столько радости в ее голосе, что я невольно прислушиваюсь.

— Понимаете, ездила смотреть свою будущую квартиру. Ой, какое это счастье! — женщина почти поет. — А какие они молодцы, строители, за три месяца дом построили.

Я усмехнулся.

— Не усмехайтесь, — говорит женщина, — правда, правда, молодцы. Вы не согласны?

Я не отвечаю. Конечно, я согласен. Но сейчас для меня это уже не имеет значения.

Глава пятая

Последний экзамен

Мне остается только рассказать, как я устроился на новую работу.

Я вспомнил, как в прошлом году на нашу стройку приехал председатель Госстроя. После внедрения системы, мы начали выполнять план, бойко полезли вверх разные показатели. От этого у нас в то время возникли трудности довольно странного характера.

В начале месяца ко мне регулярно заходил главный бухгалтер. Он садился в мягкое кресло и лениво брал со столика журнал. Я как мог дольше затягивал разговор с посетителями, но Никандр Петрович спокойно листал страницы.

Наконец я сдавался и жалобно спрашивал:

— Что у вас, Никандр Петрович?

Главный бухгалтер молчал. Со вздохом я выпроваживал последнего посетителя.

Тогда он откладывал журнал.

— Ну, как будем прятать?

— Что, Никандр Петрович, что прятать?

— Как будто не знаете?.. Прибыли, выполнение — куда прятать? Ведь просто неловко такое показывать.

На наши стройки начали приезжать гости. Они что-то черкали в своих блокнотах, просили книгу отзывов. На стройках таких книг не бывает, там не до них, и экскурсантам подсовывали журналы авторского надзора. Но это никого не смущало: рядом с грозным приказом конструктора: «Опалубка не годится, бетонирование прекратить», следовала запись: «Мы, группа экскурсантов из г. Калуги, отмечаем очень хорошую…»

Ко мне стали приходить представители многочисленных учреждений, а однажды утром, когда строительный день только начинался, появился председатель комитета.

Он зашел ко мне в кабинет, поклонился и сел в стороне.

Звонили телефоны, на доске коммутатора зловеще подмигивали два красных глаза. Посреди комнаты стоял посиневший от крика водитель. Инспектор башенных кранов со вздувшейся от зубной боли щекой требовал наказания всех без исключения прорабов и по меньшей мере четвертования механика. Неизвестно откуда взявшийся преподаватель, пожилой человек с мальчишеской прической, недоуменно глядя на меня, восклицал: «Не может быть, они должны быть у вас!.. Не может быть!..»

И вдруг посетитель рассмеялся. Это было так странно, что я прервал начатый телефонный разговор, а инспектор и водитель замолчали.

— И это у вас так всегда, Виктор Константинович? А я приехал к вам поучиться, — весело сказал посетитель.

Он встал и подошел к окну.

— Иди сюда, друг, — подозвал он водителя. — Смотри, это твоя машина пустая стоит, а за ней целый хвост?

— Ах, черт! — Водитель выскочил из комнаты.

Вышел и инспектор, взяв с меня совершенно невыполнимую клятву — исправить в течение дня пути всех кранов.

Только преподаватель еще минут десять теребил меня.

— Пропали, понимаете, двенадцать студентов, — жаловался он, очень четко выговаривая каждое слово и показывая подозрительно белые, ровные зубы…

Посетитель представился. Мы долго ходили по стройке. Я рассказал ему о первых своих шагах, о том, как на строительстве кинотеатра чуть не развалил свой коллектив, о системе в работе и законах главного инженера.

— Мы с вами единомышленники, — сказал председатель. — Трудное дело строительное, правда? — задумчиво добавил он. — Неприятностей уйма, радостей мало. Нужно очень любить стройку, чтобы тут работать.

На прощание Юрий Александрович просил заглядывать в комитет.

— Чем черт не шутит, может быть, пригожусь, — улыбаясь сказал он.

Сейчас, когда нужно было устроиться, я вспомнил о нем и поехал в комитет.

Еще долго после визита к председателю меня не покидало чувство мучительной неловкости.

Нет, внешне все было в порядке. Он, правда, не встал и не пошел мне навстречу, как это обычно показывают в фильмах, но добродушно улыбнулся:

— А, Виктор Константинович, рад вас видеть. Рассказывайте, как у вас дела?

Наверное, изобретатели кожаных кресел предполагали, что посетители будут сидеть свободно откинувшись назад и: вести непринужденную беседу. У нас беседа не получилась, и сидел я на краешке, мне было очень неудобно.

По мере моего рассказа добродушное выражение исчезало с лица председателя.

— Да, — задумчиво произнес он, — сложная ситуация. Принципиальность — это, конечно, хорошая вещь. Но не кажется ли вам, что работа иногда требует взаимных уступок? Ведь Моргунов дал вам возможность довести до конца испытание бетонной установки, хотя он был против нее. Ну, а что сделали вы? Хлопнули дверью, ушли!

Я молчал.

Председатель закурил папиросу, помедлил и снял телефонную трубку.

— Иван Степанович, здравствуй. Помнишь, мы с тобой говорили, что следовало бы омолодить наши кадры… Да, да, есть кандидатура, он к тебе зайдет.

Он положил трубку.

— Зайдите в отдел кадров, там с вами подробно поговорят.

Я почувствовал, что той доверительности единомышленников, которая возникла у нас на стройке, уже не было.

Председатель встал.

— Желаю успеха, — вежливо сказал он…

Потом, уже на улице, я мысленно затеял спор с самим собой: «Ну чего же ты молчал? Почему ничего ему не ответил? Чего молчал, черт тебя побери! Ведь ты уверен, что поступил правильно. Ты ушел потому, что принципиально не мог согласиться с Моргуновым. Ведь так? Ты сделал это в ущерб себе… Постой! Что такое сказал председатель о Моргунове… Да, крути не крути, Моргунов мне уступил, когда внедряли бетонную установку. А я? Председатель сказал, что я хлопнул дверью… Хорошо, что он не знал об аварии крана. Что бы он тогда сказал?»

Тут на остановке я увидел свой автобус, и притом, что бывает крайне редко, полупустым. Машинально я ускорил шаг, но сесть не успел. Автобус сорвался с места, что-то грозно зарычал и промчался мимо.

Я пошел дальше. Нужно было все осмыслить. Неприятно это, читатель, быть в роли человека, с которого стаскивают геройскую тогу.

— Вот ваш стол, — сказал мне Чирков, заведующий отделом. У него был чрезвычайно озабоченный вид. Потом я убедился, что озабоченность была основной чертой его характера.

Он постоял около стола, похлопал его загоревшей мускулистой рукой и ушел.

Мой стол! У меня было много столов, в прорабских, в кабинете главного инженера, но никогда, знакомя меня с новой работой, мне не говорили о столе.

Насколько я помню, ни в одном произведении стол не описывался, и я позволю себе это сделать, хотя бы для того, чтобы восполнить пробел в литературе.

Верхний левый ящик его был плоским, высотой всего пять сантиметров. Здесь лежали карандаши, очень остро отточенные, готовые к делу. Мне даже показалось, что шевельни я пальцем, и нужный карандаш сам выскочит из ящика. В нижних ящиках лежали тощие картонные папки. Они встретили меня радостно. Еще бы! Какой папке приятно, что она даже не имеет названия, одни многоточия: «Дело №… Объект… Начато…» Справа стол имел открытые полки, здесь стояли справочники, толстые, солидные, готовые в любую минуту прийти на помощь владельцу стола. Крышка стола палевого цвета была покрыта лаком. В целом стол имел солидный, мужественный вид.