Строители

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать. Будете сейчас расспрашивать, почему попал в тюрьму, да? — Он взял со стола справочник, повертел его в руках и положил на место.

— Буду.

— А потом скажете, что я еще молод, не имею специальности, сидел в тюрьме и что вы не хотите со мною возиться?

— Возможно, так и будет.

Он не упрашивал меня. Легко поднялся со стула и пошел к двери. Я посмотрел на его худую спину с сиротливо торчащими лопатками и вернул его.

— Но, смотри! — как можно солиднее сказал я.

Небрежно помахивая запиской в отдел кадров, он сказал:

— Не пожалеете, что взяли, гражданин начальник. За помощью буду заходить.

Через неделю он попросил у меня денег, но в первую получку отдал. Потом взял привычку постоянно занимать небольшие суммы. Не помню, как получилось, что я ему отказал. Он недоуменно посмотрел на меня и, не сказав ни слова, вышел.

Позже я узнал, что он хвастался бригаде: «Главный знаете как мне доверяет! Вот зайду, попрошу любую сумму взаймы, он даст». Очевидно, несмотря на свой беззаботный вид, он тяжело переживал прошлое. Может быть, мое доверие поддерживало его. Я вызвал Петьку и предложил денег в долг. Он усмехнулся, взял со стола линейку, повертел ее.

— Нет, главный, может не беспокоиться, денег мне не нужно.

Скоро Петька стал неплохим сварщиком.

В этот день он поспорил с дружками. В обеденный перерыв залез на башенный кран и пустил его, в ход. Пари он выиграл, но остановить кран не смог…

В прорабской много людей. За столом, молодцевато выпрямившись, сидит Сарайкин, инспектор по технике безопасности. Он нетерпеливо постукивает тонкими пальцами по стеклу.

На скамейке заплаканная Машенька-крановщица, а рядом начальник управления механизации Богаткин, большой, грозного вида мужчина. Прораб Соков, как всегда, ищет у полки какой-то чертеж. У стены Петькина бригада — пришли выручать.

Шум прекращается — все смотрят на меня.

Я молчу. Сарайкин смотрит в угол и строго произносит:

— Ну?

В углу на табуретке, опустив голову, сидит Петька. Только раз, когда я вошел, он посмотрел на меня. Чего только не было в этом взгляде: испуг, просьба, надежда…

— Да что с ним разговаривать! — закричал Богаткин. — Это же бандит! Недаром сидел. Ух, дали бы мне волю, я бы поговорил с ним… я бы его быстро всему научил. Пишите акт, Сарайкин, по всей статье пишите, к уголовной ответственности его.

Все заспорили. Я посмотрел на Петьку: пропадет парень, снова посадят, и это уж его доконает.

— Ладно, — сказал я Сарайкину, — разберемся сами, давайте на этом кончать.

— А отвечать кто будет? — набросился на меня Богаткин.

Петька еще ниже опускает голову:

— Я буду отвечать…

В прорабской стало тихо.

— Хорошо. Подумаем, — говорит Сарайкин и поднимается.

Когда я выхожу из прорабской, меня робко трогает за руку Петька.

— А мне как? — тихо спрашивает он.

— Николай Семенович! — зову я прораба Сокова. — Какая у вас на стройке есть самая неприятная работа?

— Не… понимаю… — растерянно говорит Соков. — Ах, да… нужно вручную копать траншею. — Он робко смотрит на меня, потом добавляет: — Там вода.

— Хорошо, поставьте его на эту работу, а когда она кончится, подыщите еще что-нибудь. Так — целый месяц.

Петька шевелит губами, ничего, не говорит, потом поворачивается и идет к воротам.

Мы еще долго стоим у крана и решаем с Соковым прорабские нужды. Давно уже ушли рабочие первой смены. Подул ветерок, и на стену дома село на перекур солнце. Кончился день.

Нужно ехать к Моргунову. Эх, вдвойне неприятно из-за того, что упал кран.

С Моргуновым я столкнулся у входа в контору.

— Ну, что, угробили кран? Доигрался! — сказал он зло. — Счастье еще, что никого не покалечили. Знаешь, сколько сейчас придется заплатить за ремонт?.. За людьми нужно смотреть! Но у тебя же нет времени. — Он брезгливо поморщился. — Сейчас, надеюсь, ясно, что нужно оставить фантазии?

В течение дня я мысленно готовил свой ответ. Мне казалось, я буду говорить убедительно и Моргунов снимет свое требование. Но этот случай с краном спутал все, сейчас я только виновато ответил:

— Нет, Николай Митрофанович! Не могу.

Его лицо отвердело.

— Пошли ко мне.

В кабинете он грузно сел за стол, придвинул к себе микрофон и коротко приказал секретарю:

— Приказ принесите.

— Николай Митрофанович, все-таки чего вы от меня хотите? — тихо сказал я. — Разве можно сейчас новые дома строить без новых механизмов? Это же просто технически невозможно…

Вошла секретарша. Она протянула Моргунову листок бумаги.

Моргунов молча подписал приказ и сказал мне:

— Распишитесь в получении.

Я расписался.

Он взял приказ, положил в папку:

— Все.

Я встал. У дверей остановился:

— До свидания.

— Прощайте, — буркнул он.

Я вышел из конторы. Всё та же стройка. Вверх по фасаду здания ползет красная коробочка строительного лифта. Я знаю, что она застынет на тридцатом этаже. Дальше до тридцать четвертого нужно подниматься по лестнице.

Нехорошо это, но сейчас уже никто не будет попрекать меня. Я ухожу — это не моя стройка.

Маленький кран, не видный снизу, медленно тянет контейнер с кирпичом. Я смотрю вверх, так оно и есть — снова на восемнадцатом сняли ограждение. Опасно. Надо отчитать Морозова. Я позвоню сейчас, чтобы восстановили ограждение, но выговаривать не буду.

Через главные ворота выезжает трайлер, на его платформе в качестве пассажира важно восседает экскаватор. Все же Комков сдержал свое слово: хорошо. А почему, собственно, хорошо? Мне-то какое дело?

Я иду по площадке. Сотни мелочей фиксируются мною. Это сделали… А тут, эх, забыли! Нужно все записать, чтобы не забыть. Зачем?

Вприпрыжку несется строительный день: громко сигналят водители — разгружай, разгружай; сошел со своей легковушки экскаватор и уже закидывает ковш; стучит сваебойный агрегат, и чистый почти осязаемый звук металла разливается по стройке, заполняя каждый ее уголок.

Всё та же стройка. Та же, но чужая.

Я вышел на улицу. Что мне сейчас делать? Все решено, но я еще колеблюсь. Правильно ли я поступил?

Читатель, кто ты? Молодой или уже много повидавший на своем веку человек? Решительный, твердый или мягкий? Злой, добрый? Но кто бы ты ни был, не спеши осудить меня за колебания, вспомни, ведь и у тебя они в жизни были. Конечно, я мог не делиться с тобой; представиться бы этакой твердокаменной личностью: решил, и все. Но мне хочется рассказать тебе всю правду.

Я сажусь на скамейку и мучительно думаю. Рядом бегает девочка, неловко подбрасывая мяч. Молодая женщина, отложив книжку, улыбаясь наблюдает за ней. Какая-то жизнь течет рядом, тихая и спокойная.

И вот я еду снова к начальнику управления Моргунову.

«Ну, что там у вас, мы же с вами все решили?» — досадливо спросит он. Я выжду несколько минут, потом отвечу: «Николай Митрофанович, я подумал и все же решил принять ваши условия». Что он скажет? Наверное, загремит, что вот я кручу ему голову, что главный инженер должен быть еще ко всему и решительным. И все же я знаю точно: он будет доволен.

Но это только в мыслях. Я поднимаюсь. Нужно ехать в трест за документами.

Многое изменилось в тресте. Даже седовласую внимательную секретаршу заменила девушка, которая, как мне показалось, разговаривала чуть громче, чем полагалось, и волосы у нее были длиннее, а юбка короче, чем этого требовала самая последняя мода.

Она скользнула взглядом и равнодушно ответила:

— Управляющий есть. Заходите.

Исполняющий обязанности управляющего, сравнительно молодой, с большой лысиной, которая, однако, не бросалась в глаза и как-то шла к его облику, встретил меня сухо.

— Мне звонил Николай Митрофанович, — коротко сказал он, окидывая меня оценивающим взглядом.

Я ждал, что он еще скажет. Может быть… нет, приказа он не отменит.