Дни испытаний

Горного в сквере не было.

Больше двух часов, не отвечая на многочисленные телефонные звонки, никого не принимая, бьется Юрий Филиппович с Ниной.

— Может, так бывало, что фактуру возьмешь, а товар забудешь. — Юрий Филиппович тянется рукой к отсутствующим счетам. «Эх, так бы и откинул одну костяшку направо», — невольно думает Нина.

— Так не могло быть.

— А какие отношения у тебя были с Горным?

— Самые лучшие.

— Я слышал об этом, — Юрий Филиппович наклоняет бритую голову, словно рассматривает что-то на столе. — А вот не отразились ли эти отношения на службе. Может быть, вы так, дружески что-нибудь не оформляли, оставляли на завтра, послезавтра. Потом ты подписывала не глядя.

— Ну что вы? Он так же, как и вы, аккуратен во всем. Он не раз говорил — дружба-дружбой, а служба службой.

— Да-да. Задала ты нам задачу, — говорит Юрий Филиппович. Внутри магазина хищения не могло быть — это ясно. Там некому Куда исчезли деньги, черт их побери?..

Следователь прокуратуры Иван Ларионович Дырин больше всего ненавидел свою фамилию. «Надо же — Дырин! — с возмущением размышлял он. — Дырин — как будто я пустое место».

Несколько дней назад у Дырина был неприятный разговор с начальником отдела.

— Не идет у вас, товарищ Дырин, не идет, — констатировал начальник. — Не могу понять — почему, но не идет. Хватаетесь вы как-то за мелочи. А сути не замечаете. Что же, посмотрим еще некоторое время, а там придется решать. Решать придется.

Впрочем, на невеселые мысли наводили Ивана Ларионовича не только его фамилия, но и постоянные неудачи в работе.

В свое время Дырин был оперативным работником ОБХСС. Однако за два года на этой должности ему не удалось раскрыть ни одного дела. Нередко Иван Ларионович слышал от товарищей:

— Дырин, опять твоих зацепили. Девятый — промтоварный.

Иван Ларионович только сопел. Сопел так же старательно, как и безрезультатно. Его трудам в ОБХСС подошел бы бесславный конец, если бы не излишняя гуманность начальника, который очень не любил увольнять людей. Но тут сам Иван Ларионович заявил, что он хочет учиться. Начальник ухватился за эту идею. Действительно, нужно поучиться товарищу, тогда, может быть, дело пойдет.

Два года назад Иван Ларионович успешно закончил юридический институт и был принят на работу в прокуратуру.

Здесь он не упускал случая дать задание потруднее кому-либо из тех оперработников ОБХСС, которые когда-то добродушно подтрунивали над ним. Это было приятно, но вообще-то и в прокуратуре у Ивана Ларионовича работа тоже не особенно клеилась. Слова «не идет и все» будто преследовали его.

Дело Нины Казанцевой для Ивана Ларионовича — соломинка утопающего. Правда, Дырин слишком доволен: дело-то попало ясное, как стеклышко, что называется, проще соленых огурцов. Он, Дырин, внутренне был уверен, что ему по плечу не такие дела. Просто нелепое невезение заставляет его заниматься всякими пустяками. Но придет время, когда Иван Ларионович распутает такой узелок, что многие ахнут. В том числе и эти, сидящие в соседних кабинетах. Они хотя и прикидываются хорошими парнями, но Иван Ларионович знает: в глубине души они уверены, что Дырин — пустое место. Ничего, еще наслужатся под его, Дырина, началом. У Дырина тоже уши не пыльные. Будут и у него свои шары — так Иван Ларионович мысленно именовал будущих своих подчиненных.

А пока ему ничего не оставалось, как показать себя на пустяковом деле Казанцевой — Иван Ларионович узнал о происшествии в семнадцатом продуктовом магазине от одного из оперативных работников ОБХСС. Дело должно было бы уже поступить в отдел или в прокуратуру. Но директор торга медлил, рассчитывая сам разобраться в нем.

Иван Ларионович решил сам позвонить директору. «Я сейчас его пугну». Однако директор оказался нахалом. Прежде всего он попросил: «Позвоните мне, пожалуйста, через час, я очень занят». Попросил, правда, вежливо, да Иван Ларионович не из тех, которые спускают такие вещи. Он не допустит, чтобы так разговаривали с прокуратурой. Он сразу обрезал этого зазнайку: «А я что, по-вашему, свободен?» Тогда директор выслушал его, но и тут не стал оправдываться. Наоборот, начал поучать — дело, дескать, сложное, речь идет о человеке, позвольте вначале нам самим разобраться… Но Иван Ларионович вторично обрезал его — закон есть закон, и никому не положено нарушать, даже директору торга. Недостача налицо. Акт составлен одиннадцать дней назад. А по закону такие дела передаются следственным органам не более, как через десять дней. И пришлось директору все, как положено, доставить в прокуратуру.

Когда дело попало Ивану Ларионовичу, он еще замечание сделал: среди прочих бумаг нет договора с этой Казанцевой о материальной ответственности. Прислали и договор.

Вечером снова пришли Галя и Верочка.

— Повидалась, наконец, с Зубом, — с ходу сообщила Галка, — чертов бюрократ, болеть задумал. Лежит и лежит в больнице. Но я и туда пробралась. Говорит, выйду, обязательно вмешаюсь. А у тебя как?

Нина рассказала.

— Плохо, черт возьми. Очень плохо! — Галка даже стукнула кулаком по столу. — Ума не приложу — откуда эта чертова недостача!

Нина молчала. Ей хотелось, чтобы девушки ушли. Сегодня-то Александр Семенович наверняка ждет ее в сквере.

Девушки поняли ее настроение. Нина пришла в заветный сквер еще засветло. Проходила там около часу. Горного не было. Может быть, зайти к нему? Нет, ни в коем случае! Она не будет ему навязываться. Особенно сейчас. Ни за что…

Когда Нина вернулась домой, Гриша уже спал. Она послонялась по комнате, легла в кровать. Взяла с полки книгу — не читается. Погасила свет — не спится. Взяла другую книгу. Но буквы только механически складывались в слова. Смысл их не доходил до сознания.

Уснула Нина, когда уже светало и одинаково темные и по-ночному бесформенные стол, этажерка, шифоньер стали обретать свои цвета и очертания.

Разбудил ее нервный тревожный стук в комнату. Не успела она накинуть халат, как насмерть испуганная Любовь Ивановна ввела какого-то маленького курносого человека с новым кожаным портфелем.

— Мое удостоверение. — Курносый, не выпуская из рук, показал Нине какую-то книжечку.

— Разрешите раздеться, — продолжал он, впрочем уже сняв свое синего сукна с дешевым, но большим серым каракулевым воротником зимнее пальто.

Ничего не понимавшая Нина равнодушно смотрела на незнакомого курносого мужчину, на Любовь Ивановну.

— Вот сейчас мы у вас произведем обыск. Только нужен еще один понятой.

Курносый говорил бодро, почти радостно, как будто: «Вот сейчас мы хорошо пообедаем. Только недостает горчички».

Любовь Ивановна привела еще одну пожилую соседку. Та с глубоким вздохом присела в уголок.

— Приступим, — важно сказал незваный гость. И сразу же старательно засопел. Долго рылся в книгах, для чего-то перебирал их по листику. Открывая ящик старенького письменного стола, который прочно заклинило, поранил себе руку. В темной, давно заброшенной кладовке зацепил за гвоздь и порвал полу пиджака. Заглянул под кровать, обрадовался, обнаружив там новые туфли.

— Давно приобретали?

— Что? — не сразу поняв, переспросила Нина.

— Я спрашиваю — приобретали давно?

— С месяц назад.

— А в какую цену?

Нина назвала цену.

Кончив обыск, сел писать протокол. Писал долго, по нескольку раз переспрашивая имена и фамилии понятых, их адреса, место работы, Нинин адрес, место работы.

Нина готовилась выслушать длинную бумагу, но протокол получился неожиданно короткий — всего полстранички.

Курносый мужчина, видимо, сам был обескуражен этим.

— Распишитесь поаккуратней, — хмуро приказал он.

Потом достал из портфеля еще одну бумагу, вписал в нее какие-то слова и внушительно объявил:

— Это повестка гражданке Казанцевой Нине Сергеевне явиться сего дня в 13 часов. Адрес указан. Спросите следователя Дырина. Это я.