Тропинки в волшебный мир

— Вот только разве что жалко, — согласился Дмитрий Николаевич, — а так мясо у дерябы в самом деле вкусное, самому приходилось пробовать. А вот если осенью подстрелить дрозда, — пальчики оближешь, до чего он вкусный. Сильно на рябине жиреет.

— Ну, а кроме дроздов ваши охотники что-нибудь стреляют? — спросил я Павла.

— Стреляют, а как же, — ответил он. — Третьего дня Мишка-хромой глухаря принес. Антон, брат его, штук пять тетеревов убил. Стреляют кое-что. Ванька Данилов, наш пчеловод, еще ходит да лесник Егорка Опарин. Но этих не видел с добычей, тоже, должно, что-нибудь убивают, Ванька, он все зимой с собакой ходил.

Марийский хуторок в десять дворов, куда мы ехали, расположен у самой опушки большого леса. Может, поэтому все мужчины в хуторе — охотники. Мне несколько раз приходилось бывать здесь, и хуторских охотников я знал хорошо. Все они, кроме инвалида войны Михаила Изюкова, были неисправимые браконьеры. Они не только не имели охотничьих билетов и не состояли членами общества, не регистрировали ружья, но и не соблюдали никаких охотничьих законов, запретов и сроков охоты. Охотничали они почти круглый год и стреляли все, что попадет на мушку, от воробья до ястреба-тетеревятника и глухаря. Но заметного ущерба охотничьему хозяйству их злодеяния не приносили, так как охотились они бестолково и на мушку им редко что попадало.

Вся дорога наша от самого города до марийского хутора шла большим сосновым бором-беломошником. Местами целыми островами встречались темные ельники и пихты, светлые березовые рощи, чернолесье из липняка, ольхи и осинника, но в основном раскинулся окрест могучий сосновый бор с толстыми, в три обхвата, корабельными соснами.

Краснолесье — гордость, основное богатство Марийской республики. Мы сказали об этом Павлу.

— Леса у нас хоть куда! — заулыбался он. — Летошней осенью недалеко от нашего хутора, в двенадцатом квартале, ваши городские охотники в один день двух медведей убили. Куницы у нас много, рысь водится, а белок и зайцев — не перечесть. Мишка-хромой со своим Шариком каждую осень белок триста-четыреста берут, а охотятся только до глубокого снега, пока без лыж в лесу ходить можно. А лоси так стадами по нескольку голов и ходят. Стадо за стадом. Всю молодь по порубкам за зиму объедят. Леса у нас богатые, ничего не скажешь.

Прибыли мы на хутор уже затемно. Кое-где в избах горели огни.

Кончился лес, кончился вместе с ним и ледяной черепок на дороге, и лошадь уже тащила сани по голой земле, выбиваясь из последних сил. Нам пришлось забрать свою поклажу, чтобы облегчить сани.

Павел пригласил нас к себе ночевать, обещал помыть в бане, но мы, боясь обидеть этим старого товарища по охоте Михаила Изюкова, поблагодарили Павла за все и свернули к дому Михаила.

На стук в калитку во дворе залаяла собака. Я по хриплому голосу узнал Шарика — полукровку-бельчатницу, помесь вогульской лайки с русской пегой гончей — береза да черемуха, На крыльцо вышла жена Михаила Наталья.

— Дома хозяин? — спросили мы. Она узнала нас.

— А, охотнички приехали! Давайте заходите в избу. Устали, поди, с дороги-то. Теперь по дорогам ноги не вытащишь!

— А где же хозяин? — еще раз спросили мы.

— Да не сидится ему дома-то — вот и шляется. Тут недалеко, на зады ушел. Увидел с крыльца, что на болото утки опустились, схватил ружье и — туда. Сейчас придет.

Наталья подкрутила у лампы фитиль, прибавив свету, стала разводить на шестке огонь, готовить ужин.

— Может, радио хотите послушать? — предложила она. — Хорошо играет. На днях Михаил в сельпо купил.

— Устали мы, Наташа, — чистосердечно признался Дмитрий Николаевич, — я еле ноги дотащил. Далеко ведь до вас, да и дорога никудышная. Спасибо, еще Павел Чернышев нас захватил, сумки довез, а то бы пришлось ночевать в лесу.

Он разулся, расстелил на полу свою брезентовую охотничью куртку и лег, с удовольствием вытянув уставшие ноги.

Я тоже опустился на пол.

Вскоре вернулся Михаил, засуетился, стуча деревяшкой по полу.

— Охотнички прибыли! Вот хорошо! Кстати! — заулыбался он простодушным, немного рябоватым лицом. — А я вот уж пару селезней взял. Прямо на огороде убил.

Он вынул из сумки селезней и с явным расчетом на эффект небрежно бросил их на лавку, словно за день ему пришлось перебросать таким образом великое множество птиц.

— Что же это мы выстрелов твоих не слышали, коль на огороде стрелял? — недоверчиво в шутку переспросил Дмитрий Николаевич. — Не прямо ли на дворе ты их поймал?

Он потрогал птиц, взвесил их на руке, похвалил:

— Хороши! Молодец, Мишук! Вы тут, наверное, каждый день громите?

— А чего больше нам делать? — в свою очередь, спросил хозяин. — Ростепель. Сейчас только на охоту и ходить. В поле выезжать еще рано — вязко на пашне, а в лесу хорошо!

— Много нынче дичи?

— Как сказать. Искать надо. Дичь есть, только на мушку сама не садится.

— Ну, это знамо…

— Он глухаря третьего дни заполевал, — вмешалась в разговор хозяйка. — А много-то не приносит тоже, хоть и живем в лесу; утку, иной раз две. Сейчас это ему ради вас повезло. Никак уж вечеров пять туда бегает, да пусто, а сегодня повезло — сразу двух.

Она ловко щипала птиц, и было видно, что делать ей это приходится не впервые. Михаил помогал ей.

— Моя утятина — ваша бутылка! — шутил он.

— За этим дело не станет, — пообещал Дмитрий Николаевич, — только ужин быстрее готовь, а то устали мы сегодня, не дождемся твоей утятины — уснем.

— Не уснете, — улыбался Михаил.

На дворе гамкнул Шарик и сразу же замолк. Хлопнула сенная дверь, кто-то шарил в потемках дверную скобу. Вошел Антон, брат Михаила, здоровый, высокий парень, на две головы выше Михаила, тоже отделенный от отца и тоже охотник.

— Здравствуйте! — заулыбался он широким с неделю не бритым лицом, заросшим жесткой рыжей щетиной. — А мне жена Павла сказала, что охотников Михаилу из города привез Павел, вот я и зашел, — как бы оправдывался он.

— Проходи, садись, Антон, — пригласила его Наталья. Мы поздоровались.

— Ну, как, Антон, охота? — спросил Дмитрий Николаевич. — Приносишь что-нибудь?

— Плохо, — признался он. — Мишке вон везет. Каждый день обязательно что-нибудь да заполюет, а я за всю весну только трех тетеревов взял. Обуви у меня хорошей нет, а кругом вода выше колен. Куда пойдешь? Вот только вокруг дома и хожу, чтобы как вымок, так и печка рядом была. А так разве много настреляешь?

— Дроздов они бьют, Дмитрий Николаевич, — с явной насмешкой над неудачником-братом сказал Михаил. — Гибель прилетело дроздов. И все больше дерябы — крупные, как голуби.

— Мы по дороге видели, много.

— И дроздов стреляем, коль попадет, — признался Антон, — вкусное мясо у них, особенно если крупного подстрелишь.

— А взять его тоже мудрено: очень осторожный, близко не подпускает.

На дворе снова залился Шарик. Пришли колхозный пчеловод Ванюшка Данилов и лесник Егорка Опарин — двоюродные братья, оба среднего роста, крепкие, коренастые, русоволосые; оба работают в лесу и с ружьями не расстаются ни зимой, ни летом. Иван — молодой мужчина, года два назад обзавелся семьей. Егорка — еще холостой парень, недавно вернувшийся с действительной.

Вслед за ними с другого конца хутора пришел отец Михаила Сергей Иванович, седой, худощавый, видимо, не очень здоровый человек.

— Добрый вечер, охотнички! — сняв шапку, по-старинному поприветствовал он нас.

Сергей Иванович — известный в районе стол яр-краснодеревщик, большой спец по ружейным ложам. Сам он когда-то тоже был страстным охотником и бросил охоту только по слабости здоровья. Но ружье свое — старую двуствольную шомполовку-фузею, подарок одного казанского профессора, с очень хорошим и сильным боем, все еще берег и не доверял даже старшему сыну Михаилу: видимо, еще надеялся оправиться от недуга и походить по лесу.

Курил он, как и большинство стариков-марийцев, трубку с медными ободками на головке и чубуке.

Закурили все враз, и густой махорочный дым голубым облаком поплыл вокруг лампы.