Повести и рассказы

Антон Павлович Чехов

Повести и рассказы

Предисловие

Вопрос о вере Антона Павловича Чехова у многих вызовет скептическую улыбку. Можно ли заподозрить православное мировоззрение у человека, называвшего себя материалистом? Однако для тех, кто знаком с творчеством писателя, вопрос этот становится не столь однозначным.

…В небольшой тесной церквушке полумрак, блестят под иконами лампадки, чуть слышно потрескивают свечи, сладко пахнет ладаном. Вперед выходят три мальчика, три брата, в праздничных рубахах, гладко причесанные. Они немного смущаются и поглядывают друг на друга, с особым усердием исполняя «Да исправится» и «Архангельский глас»… Один из мальчиков – будущий великий писатель Антон Чехов.

Прекрасное знание Священного Писания, церковных обрядов, интерес к православным праздникам и богослужениям, отразившийся во многих произведениях («Студент», «На святках», «Святой ночью», «На Страстной неделе», «Архиерей» и др.), Чехов вынес из детства. В доме его родителей было много религиозных книг, по которым дети обучались грамоте. И, судя по подборке книг в личной библиотеке уже взрослого Чехова, интерес к духовной литературе он сохранил на всю жизнь. С верой же дело обстояло несколько иначе.

«Я получил в детстве религиозное образование и такое же воспитание – с церковным пением, с чтением Апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет». Это строчки из письма Чехова к писателю Щеглову.

Но в записных книжках Чехова встречаются и такие замечания: «До тех пор человек будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет своего Бога. Жить во имя детей или человечества нельзя. А если нет Бога, то жить не для чего, надо погибнуть. Человек или должен быть верующим, или ищущим веры, иначе он пустой человек».

Обсуждая вопрос о вере Чехова, исследователи его творчества и по сей день не могут прийти к единому мнению. В 1904 году известный философ, богослов и священник Сергей Николаевич Булгаков в своей лекции отмечал, что в творчестве писателя ярко отразились «искание веры, тоска по высшем смысле жизни». Русский писатель Борис Константинович Зайцев в книге «Чехов. Литературная биография» заметил, что Чехов – «добрый самарянин», следующий заповеди «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Тем не менее, многие исследователи называли писателя атеистом, рационалистом и человеком науки, отвергающим всякую мистику.

Иван Алексеевич Бунин вспоминал: «Что думал он о смерти? Много раз старательно-твердо говорил мне, что бессмертие, жизнь после смерти в какой бы то ни было форме – сущий вздор». Однако в одном из писем Чехова к тому же Бунину есть и совсем другие строки: «Ни в коем случае не можем мы исчезнуть без следа. Обязательно будем жить после смерти. Бессмертие – это факт. Вот погодите, я докажу вам это».

Истоки этих противоречий, возможно, следует искать в детстве Чехова. Специалист по его творчеству Михаил Петрович Громов пишет об отце писателя: «Отец Чехова был религиозным человеком, но в его вере не было терпимости и добродушия. Была жесткая убежденность, внушенная не столько верой в предвечную справедливость и добро, сколько страхом перед казнями ада». Чехов, по убеждению Громова, «не унаследовал той домостроевской нетерпимой религиозности, которая царила в доме его отца, в этом смысле религии у него… действительно не было».

Но, пусть даже отказавшись от веры в том виде, в котором она была принята в доме отца, Чехов все-таки ищет ее. Вот сюжет его любимого рассказа «Студент»: юноша встречает у костра двух женщин, отогревается и размышляет вслух о Страстной пятнице, рассказывает об аресте Христа и отречении Петра; попрощавшись, уходит. Вновь перед ним только потемки да холодный ветер вокруг, и «не похоже, что послезавтра Пасха». И тут же, как озарение, появляется осознание целостности и непрерывности всего в мире, чувство причастности ко всему, внезапно нахлынувшее ощущение радости, необъяснимой и невыразимой: «…очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему… И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух». Что же за радость охватила героя? Что за чувство воплощения истории в настоящем? Всю Страстную неделю перед Пасхой богослужения в храмах воссоздают Евангельские события, чтобы пережить их в настоящем, сострадать Христу и в Пасху сорадоваться Его Воскресению. Студент, пересказав эти события двум женщинам, тоже достигает состояния сопереживания прошлого в настоящем – того религиозного чувства, которое должно возникать у прихожан во время службы в храме.

Творчество Чехова не позволяет нам воспринимать его как атеиста. По словам Сергея Николаевича Булгакова, Чехов своеобразен в своем творчестве тем, что искание правды, Бога, души, смысла жизни он совершал, исследуя не возвышенные проявления человеческого духа, а нравственные слабости, падения, бессилие личности… сострадательная любовь к слабым и грешным, но живым душам – основной пафос чеховской прозы.

В его произведениях мы не увидим праведников, но найдем героев, которые пытаются исправиться. В православном по духу рассказе «На Страстной неделе» мальчик описывает свое говение и причастие в храме. После исповеди у священника и приобщения к Святым Тайнам герой внутренне преображается: «Как теперь легко, как радостно на душе! Грехов уже нет, я свят, я имею право идти в рай!» И в этом новом состоянии он готов даже совершить свой маленький христианский подвиг – простить врага (соседского мальчишку, обижавшего и задиравшего его прежде) и примириться с ним.

Очищение души – исцеление – противопоставляется в чеховских рассказах духовной деградации. Как земский врач, Чехов лечил людей (причем, бедных – всегда бесплатно), выписывая одинаковое лекарство от одних и тех же недугов. Как писатель, Чехов показывает, что все люди, независимо от статуса и положения в обществе, подвержены одним и тем же духовным болезням: лень, ханжество, равнодушие, трусость, гнев, зависть. Другое их название – смертные грехи. Чехов-врач, знающий, что устранять следует не болезнь, а ее причины, рассказывает пациентам, чего им не следует делать, чтобы оставаться здоровыми. Чехов-писатель наглядно демонстрирует читателям, как грех воздействует на душу, инфицируя и убивая ее. В рассказе «Ионыч» мы видим, как доктор Старцев, получив отказ от Катерины, спустя некоторое время становится грузным, ленивым, самодовольным и равнодушным; на призыв к любви повзрослевшей Кати душа его уже не отзывается: она мертва. Откуда же началось духовное умирание Ионыча, из чего оно «выросло»? Из маленькой корыстной мысли о приданом, которое он мог бы получить после женитьбы. С годами же один этот грех разросся в нем настолько, что погубил и саму любовь к Кате, и душу Ионыча. В рассказе «Крыжовник» Николай Иваныч, стремящийся вырваться из чиновничьего мирка и стать свободным человеком, выбирает символом этой свободы вещь не духовную, а материальную, и становится рабом и заложником… кустов крыжовника, который и на вкус-то оказывается кислым, чего никак не хочет признавать герой рассказа. Итог печален: в погоне за свободной жизнью он добровольно отказывается от настоящей свободы, заточив себя в «гроб» материальных благ. Эта идея во многом продолжает тему гоголевской «Шинели» и иллюстрирует слова Христа: «где сокровище ваще, там будет и сердце ваше» (Мф. 6: 21), «…не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» (Мф. 6: 25.)

Герой рассказа «Человек в футляре» – пожалуй, наиболее яркий образ человека, умершего духовно задолго до физической смерти. Он так боится жизни, любых ее проявлений, так отгораживается от всего непредсказуемого, потенциально опасного, яркого, непривычного – одним словом, живого, – что в конце концов и оказывается там, где ничто живое ему не угрожает: в гробу. Окружающие даже не могут называть героя рассказа «человеком», давая ему греческое определение «антропос» – как некому виду на музейной полке, уже лишенному жизни и души.