Люди на болоте. Дыхание грозы

что, пробираясь сюда, Евхиму не надо было опасаться встречи с кем-нибудь

из куреневцев или олешникойцев. Следовало остерегаться разве что

любопытных взглядов из хат да из дворов, но мало ли кто и по какой

надобности мог идти переулком, свернуть в хату! Евхим совсем и не

испытывал беспокойства; и когда подходил к местечку, и когда спускался с

горы, и когда шагал переулком, он чувствовал себя очень спокойно.

Привыкший ходить по свету уверенно, не прячась, любящий порой даже

рискнуть, он считал, что вся эта зубричевская осторожность ни к чему, и

если только придерживался ее правил, то лишь потому, что на это был

твердый приказ Зубрича, и потому, что сердить Зубрича не было никакого

расчета. Правда, его нисколько не беспокоила мысль о том, чтобы не

разгневать Зубрича; чем ближе подходил к месту встречи, тем меньше

теплилась в нем надежда и на Зубрича, и на этот поход, в который он

отправился больше йотому, что просил отец. Во всей этой затее Евхиму

виделся теперь только тот смысл, что будет или не будет польза, а

попробовать - можно. Чтоб не гадать потом. Иного выхода все равно нет.

В хате Пелюха были только жена с ребенком на руках да девочка лет

девяти. Черненькая, похожая на отца, девочка сразу, как только вошел

Евхим, спряталась за мать, тараща из-за материной юбки диковатые,

настороженные глазенки.

Внимательно, не очень радушно смотрела и жена Пелюха, невысокая,

полнеющая, нечесаная, в расстегнутой грязной кофте. Может быть, ее

рассердил ребенок, которого она держала, - она и теперь нервно

подбрасывала его, - но Евхиму, казалось, ничего хорошего не обещал этот

взгляд. Когда Евхим сказал, что ему надо поговорить с мужем, она, будто

сердясь, велела девочке позвать отца. Без приветливого слова повернулась,

грузно ступая босыми ногами, покачивая ребенка на полных руках, ушла в

отгороженную боковушку.

Не пригласила даже сесть. Евхима это нисколько не смутило: он спокойно

осмотрелся, выбрал место на лавке, у окна.

Сел, как в отцовой половине.

Пелюх пришел скоро. Черный, небритый, живо вбежал, всмотрелся, не

узнавая: видно, ждал кого-то другого, потому что, когда узнал, - Евхим это

заметил - в юрких, с блеском глазах мелькнул холодок разочарования. С

разочарованием на лице появилась настороженность: опасливо, искоса глянул

в сторону боковушки. Это было одно мгновение. Пелюх почти сразу же

превозмог растерянность: как перед самым лучшим другом, заюлил перед

Евхимом, выражая радость, которую может доставить только гость, давно и

нетерпеливо ожидаемый. Евхим, удивленный таким умением притворяться, хотя

и чувствовал обычную неприязнь ко лжи, всячески поддерживал ее: догадался,

что жена не знает, ради чего он появился здесь, и не должна знать.

Запинаясй, выдавил из себя тут же придуманное: виноват, что не заходил

долго, но был очень занят, работа навалилась - не переработать. Вот только

теперь вырвался, и то на минуту. Только когда жена вышла, чтобы принести

закуску к бутылке, что поставил хозяин на стол, Пелюх открыто уже, не

скрывая беспокойства, спросил Евхима, чего ему надо.

После этого с полчаса еще сидели за столом. Пили сначала с хозяйкой,

которая, охотно опрокинув чарку самогонки, уже более приветливо присела у

краешка стола. Она, видно, сидела бы долго и выпила б еще не одну чарку,

если бы в боковушке не захныкало настойчиво-требовательно дитя.

Женщина снова сердито, грузно двинулась в боковушку.

Мужчины пили и закусывали одни, пока бутылка не опустела. Тогда только

Пелюх, уже непритворно веселый, возбужденный, вышел из хаты, приказав

Евхиму сидеть, ждать.

Пришел он не очень скоро. В хате была снова жена с ребенком на руках, и

он с притворной веселостью заговорил о том, что на складе порядок, была

одета подвода - так он отпустил ее и вернулся. Жена, видимо,

почувствовала, что он что-то скрывает, приглядывалась и вслушивалась очень

внимательно и недоверчиво; только, выйдя проводить, в переулке у забора

Пелюх передал, что Зубрич велел ждать его возле дороги, которая ведет в

Крыты. В лесу, километра за два от местечка. Через час...

Дорога была тихая, безлюдная. Навстречу тянулся вначале березняк, позже

сосны вперемежку с березами. Уже когда подходил туда, где, по его расчету,

надо было ждать, Евхим уловил впереди поскрипывание телеги, ехавшей со

стороны Крытов; сошел с дороги, спрятался в зарослях. На телеге сидело

двое мужиков: один управлял, а другой, ropj бясь, дремал. Тот, что

управлял, был в свитке, в старой шапке, с рыжей бородой - деревенский

мужик; дремавший - молодой, в пальто с поднятым воротником. Со стороны

видно было - городской гость, какой-нибудь уполномоченный...

Зубрича пришлось ожидать долго. Услышав легкий бег колес, Евхим не

вышел на дорогу, смотрел из-за дерева, сквозь чащу зарослей; решил выйти,

когда удостоверится, что это именно Зубрич. Ехал действительно Зубрич, на

легкой, с рессорами, бричке, в полотняном плаще с капюшоном, в выгоревшей,

с помятым козырьком фуражке. Сидел так, что можно было подумать - скучает

дорогою, дремлет, однако Евхим издали заметил,что посматривает он

озабоченно.

Евхим, неторопливо раздвигая ветви, вышел на дорогу.

Зубрич спокойно, медленно подъехал. Исподлобья прострелил взглядом

дорогу впереди.

- Подвезете, может? - сказал Евхим со скрытой насмешкой.

- Садись, - Зубрич придержал коня. Не принял игриво-насмешливого тона

Евхима, ответил сдержанно, серьезно.

Зубрич деловито шевельнул вожжами, бричка тронулась.

- В чем дело? - Зубрич взглянул на Евхима строго, требовательно.

Евхим коротко, грубовато объяснил.

- Я знаю это, - ответил Зубрич, отворачиваясь от него.

Евхим заметил: и в тоне его, и в том, как отвернулся, смотрел куда-то

вперед, - недовольство} будто его побеспокоили изза пустяка.

Евхим разозлился. Почувствовал неприязнь к Зубричу, в нем появилось

желание противиться.

- Дак чего ж не сделали ничего! Пальцем не пошевелили! - сказал грубо,

требовательно.

- Не могу. - Зубрич будто не заметил Евхимова тона.

Или не посчитал нужным унижаться до этого тона. Мягко и как бы свысока,

поучая, растолковал: - Решение сверху. Решение Центрального Комитета! И

Советского правительства! ..

- Дак ничего и сделать нельзя? - тем же тоном спросил Евхим.

- Можно бы, - мягко объяснил Зубрич. - Да товарищи у вас шибко

грамотные. Товарищ Гайлис и ваш новый председатель колхоза...

Исключительную, можно сказать, похвальную активность проявил новоявленный

председатель!

Дошел до секретаря райкома товарища Башлыкова! Договорился с

председателем райисполкома товарищем Апейкой!.. Договорился не вообще, а

конкретно!.. Конкретно договорился, какой участок выделить! Мне сообщили

только решение! Конкретное! Я был бессилен!..

Зубрич развел руками. Евхима злило не только то, что он сказал, а и его

манера: кривляется, как на спектакле, как перед мальчишкой, когда такое

происходит!

- Что ж вы можете? - сказал Евхим с презрением. Зло подумал про себя:

нашел на кого надеяться!

- Не надо истерики, - уже без наигранности, холодно произнес Зубрич. -

Терпение и выдержка - вот что необходимо! - Он заговорил сдержанно,

деловито: - Мы не можем не считаться с обстоятельствами. Обстоятельства

пока что, к сожалению, сильнее нас. Нам, независимо от наших желаний,

остается пока одно - ждать. Ждать, когда обстановка изменится. Станет

более благоприятствующей нам.

- Как же ето ждать? Жить уже невмоготу! - возмутился Евхим. Возмутился