Люди на болоте. Дыхание грозы

так, будто Зубрич в этом был повинен.

- Невесело жить, - согласился Зубрич. - Не хочется петь хвалу жизни,

когда берут за горло... - Он как-то внимательно посмотрел Евхиму в лицо,

помолчал, будто рассуждая, и вдруг сказал: - Но самое невеселое то, - что

это, можно сказать, начало. Что впереди - худшее... - Чувствуя, как

насторожился, как ловит каждое его слово Евхим, он заговорил жестко,

безжалостно: - Большевистская партия только начала генеральное

наступление. - "Партия" и "генеральное наступление" он произнес с особым,

зловещим смыслом. Почти повторил, будто подчеркнул: - Только начала

наступать на капиталистические элементы в деревне. Это значит - на мужика.

В первую очередь, известно, на мужика зажиточного, хозяйственного, который

именуется кулаком...

Партия не остановится, - будто нарочно, все больше тревожил он Евхима,

- не остановится, пока не доведет линию до конца. Пока, иначе говоря, не

сотрет мужика в порошок.

- Дак что ж делать? - не спросил, а снова как бы обвинил Зубрича Евхим.

Странно, - то, что он и сам чувствовал раньше, услышанное теперь от

Зубрича, приобретало словно более грозный смысл.

- Это вопрос важный. И - сложный... - Зубрич на минуту умолк. - Если

думать реально, то в ближайшее время необходимо решить, как уберечь

имущество, капитал свой.

Задача почти невозможная при нынешних обстоятельствах.

Есть, к сожалению, только один способ уберечь нажитый капитал: не

медля, как можно энергичнее, распускать хозяйство. Переводить недвижимое,

громоздкое имущество в деньги, которые можно сберечь, спрятать надежно,

зарыть в землю, Что касается вида денег, то здесь можно было бы отдать

преимущество золоту, но его, к сожалению, почти невозможно будет найти.

Так что придется - на бумажки, именуемые деньгами.

Евхим уже не замечал его необычных оборотов речи: не до того было.

- Не очень кинутся покупать! - сказал он с прежним возмущением. - Все

сами глядят, как бы сбыть!

- Д-да, - согласился Зубрич, - люди чувствуют, чем это пахнет.

Конъюнктура торговая, так сказать, не благоприятствует продаже. Однако

надо считаться с обстановкой, и надо действовать в этом направлении.

Только в этом. Чтоб не рисковать остаться и без денег и без имущества...

- И ето, и имущество, заберут?!

- Есть основания считать, что все будет реквизировано - изъято - для

колхозов. Без какого бы то ни было возмещения. Для выполнения дальнейшей

генеральной линии - вырвать капитализм с корнем. Без остатка.

Евхим злобно ругнулся. Свирепо глянул исподлобья, не видя выхода из

безнадежности, омрачившей все, чувствуя, что жизнь будто издевалась над

ним, остервенело плюнул. Весь мир готов был испепелить он в эту минуту,

растоптать, разбить все - такая ненависть обуяла.

Зубрич будто пожалел:

- Бурелом этот не обойдет никого. Всех захватит,-каждое дерево вырвет,

с корнем. Не обойдет никого - Он добавил как особенно важное: - Не обойдет

ни крепкое, ни слабое дерево. Ни кулака, ни - бедняка.

- Как же быть? - не сразу отозвался Евхим.

- Так и быть. Помня, что ничто не вечно, что все меняется, как говорил

Карл Маркс. Сегодня - они, завтра... - Зубрич сказал многозначительно: -

Завтра мы. - Воодушевился, заговорил с верой, с убежденностью: - Надо

смотреть вперед! Уметь предвидеть, куда течет жизнь! Жизнь поворачивает в

нашем направлении! Чем крепче большевики будут прижимать, тем будут

слабее. И тем сильнее будем мы!

Такова диалектика! Народ никогда не смирится с колхозами!

С этим издевательством над крестьянином, над самой его природой.

- Кто не смирится, а кто - как на рай надеется, - перебил его Евхим.

- Их мало! Не надо обманываться! Масса крестьян - против колхозов!

Против! Не единицы, не сотни - масса!

Масса!

- Ето такая масса, - сморщился Евхим, будто от детской выдумки, - что

только сидит да ждет, как оно будет.

Жиманут завтра большевики - дак и попрет в колхоз. И служить будет.

- Ты ошибаешься! Ты не умеешь оценивать обстановку!

Движение истории! Все это не так просто, как ты думаешь! - попробовал

вразумить его Зубрич, но Евхим зло перебил:

- Да что тут - просто, не просто! Тут уже сам подумываешь - чтоб в

колхоз! Все равно жить нечем!

- Не следует падать духом! - Зубрич покачал головой:

надо же такое неверие! С бодрой, мудрой усмешечкой увещевал: - Выдержка

и вера! Не надо вешать голову, это временно. Придет наша пора, вернется

все! Еще немало и в придачу возьмешь! Если только заслужишь, конечно!.. -

добавил Зубрич уже совсем весело.

Евхим не поддержал его веселого тона. Хмуро смотрел вниз, на дорогу,

сгорбившись, покачивался, будто и не слышал Зубрича. Зубрича это не

смутило.

- Мы свое выполним, - сказал он, сделав ударение на "мы" и придав этому

"мы" загадочную значительность. - Но успех нашей работы будет зависеть от

тебя, от многих других наших сообщников среди народа... Надо работать с

нами.

Надо показывать, какую беду несут большевики. Одному, другому растолкуй

- и пойдет по селу. Пускать слухи, давать советы - что делать с

хозяйством, например... Подымать панику, недовольство. Подбирать

недовольных, объединять их в группки. Чтоб в подходящий момент было на

кого опереться.

Поднять их и повести за собой в подходящий момент...

Зубрич еще говорил деловито, важно втолковывал, но Евхим почти не

слушал его. Евхим понимал больше, чем Зубрич говорил: он понимал, что

ничего хорошего ждать не приходится, что надеяться не на кого. Когда

выехали на развилку дорог, он перебил наставления Зубрича:

- Я тут пойду.

Евхим, не спрашивая согласия, соскочил с брички. Зубрич приостановил

коня. Посмотрел бодро, дал установку:

- Терпение. Выдержка! И - вера! Вера, Евхим!

Евхим хмуро отвел глаза. Не смотрел, как скрылась легкая бричка; сразу,

как только бричка тронулась, Евхим осторожно, медленно поплелся своей

дорогой. Уже отойдя далеко, остановился, сердито плюнул: "Обещал еще

просторы земли, червяк!.."

3

Зубрич остался недоволен - и Евхимом и собой. Недовольство собой было

также связано с Евхимом: не смог переубедить безграмотного, недалекого

мужика. Зубрич тут же сам себе возразил: почему недалекого? Безграмотного

- это верно, но "недалеким" назвать его нельзя. Этот неуклюжий,

прямолинейный зверь если и не доходит до чего головой, то хорошо чувствует

инстинктом. Интуицией, мужицким звериным нюхом. -Нюх, как известно из

зоологии, у низших развит не хуже, чем у высокоорганизованных. Даже

лучше.. .

Под шуршание колес в песчаных колеях, тихо покачиваясь вместе с

бричкой, Зубрич размышлял. После недавнего возбуждения, после недоброго

расставанья на душе было неспокойно, мысли неотвязно преследовали,

цеплялись одна за другую, бередили. Да он и не отмахивался от них: от

недавней встречи осталось и желание поразмыслить, обдумать виденное,

слышанное; ответить как-то на чувства, вызванные встречей. Он потянул

вожжи, попридержал коня, чтоб свободнее было думать.

Быть недовольным ему, думал он о Евхиме, есть все основания. Если берут

за горло, немногие умеют оставаться довольными. И не натурально ли, что

особенно зло берет на того, кто мог бы помочь, даже обязан помочь, а не

помогает.

И не обещает помочь. Открыто, можно сказать, цинично признается в своем

бессилии. Так что реакцию, если смотреть трезво, нельзя не признать

нормальной. И вполне натурально, что это пустяковое объяснение: такая