Длинные дни в середине лета

— Девочки! Что она пристает? Сами ведь едите. Разве я продукты в землю

закапываю? А ты даже поросенка взять не разрешила. Сейчас бы уже какой вырос!

Лариска скинула наконец сарафан и, прикрываясь растопыренными пальцами,

пробежала к лавке, села рядом с Тамаркой и плеснула из таза пригоршню на чуть

заметные округлости. Тамарка, намылив на ладони что-то розовое, теперь

осторожно касалась этим тяжелых грудей — сверху и снизу, словно боясь тронуть

темно-коричневые припухлости, на которые сверху наползала пена.

— Девочки! — закричала вдруг Маргошка. Она даже мыться перестала,

вскочила с намыленной головой. — Давайте выберем мисс Целину.

— Это в каком смысле? — не пропустила случай съехидничать Лариска.

— А в таком. Выбирают же мисс Европу, мисс Америку. А мы выберем мисс

Целину — самую красивую, самую конфетку.

— Зачем тебе это? — спросила Тамарка.

Алле эта идея тоже не понравилась:

— Мало мы ругаемся? С этими выборами до утра проковыряемся.

— И пусть, — закричала Лидка, — пусть до утра! В человеке все должно

быть прекрасно. Это писатель Мехов сказал. Мы выберем самую красивую и

будем ей поклоняться, будем ценить красоту, воспитывать себя.

— А ты этой самой красивой будешь пахту по утрам для лица давать? —

спросила Тамарка. — Тогда я согласна.

— Буду. Я тебе даже конфитюр дам. У меня одна банка спрятана.

— А почему ей? — спросила Маргошка. —Выборов еще не было,

— Только гамбургский счет! — сказала Лариска.

— Какой? — насторожилась Алла.

— Книжки надо читать, художественную литературу. Гамбургский — значит

строгий, без обмана.

— Сделаем так, — распоряжалась Маргошка, — считаемся, и тот, кто

выходит, встает у печки. А мы говорим оценки — два, три, четыре, пять. Победит,

кто больше наберет.

— Дочки! — крикнул на улице Толик. — Кому спинку потереть?

— Вот паразит, — возмутилась Лариска, — уже напился. Как же мы поедем?

— Никак, — сказала Алла, — не видишь, что ли?

За окном действительно уже шумел настоящий ливень. Незаметно потемнело,

и наступил вечер. Дорога уже наверняка размокла, по этой глине теперь никакая

машина не пройдет, только трактор.

— Толик, — Лидка по стенке пролезла к окну и выглянула, прикрывая грудь

руками, — ты сейчас не мешай. У нас собрание.

— Вот ненормальные! Я к дояркам пошел.

— Не сердись, Толик. Я тебе правду говорю.

— Начали! — скомандовала Маргошка. Оми встали в круг, касаясь друг

друга мокрыми, теплыми бедрами, Маргошка чуть ближе к центру. — Вышел

месяц из тумана, вынул ножик из кармана...

Она считала и шлепала ладонью по мягким грудям, только до Лариски она не

доставала, и ладонь ее болталась в воздухе.

— ...девок резать, баб давить. Все равно тебе водить!

Первой вышла Лариска. Она отошла к печке, встала лицом к девчонкам,

прикрыв живот узкими ладонями.

— Два! сказала Алка.

— Руки убери, — попросила Тамарка. — Понятно.

— Девочки, так нельзя! — закричала Лидка. — Нельзя обижать человека. Я

ставлю пять. Ну, ладно — четыре. Нужно все качества учитывать.

— Два, — сказала Маргошка, — какие там качества? У нее ноги как спички.

— А зато она умная! — не согласилась Лида. — Разве это ничего не значит?

— Значит-значит, — отозвалась Тамарка. — Это, конечно, очень важно, но

мы о другом сейчас говорим. Два, два и два. Ты четверку ставишь?

— Тройку, — сказала Лидка, — только нехорошо так.

— Девять очков, — подытожила Маргошка. — Следующая!

Следующей была Алла. Она встала, как солдат, вытянув руки по швам, сухая,

с широкими плечами.

— Два, — сказала Маргошка, — чего с ней церемониться!

— Два, — отозвалась Лариска.

— Два, — согласилась Тамарка, — но грудь красивая.

— А ты плясать не умеешь? — спросила Лидка. — Или, может, петь? Я бы

тогда четыре поставила.

— Стриптиз я вам покажу! — фыркнула Алка.

Она тоже получила девять очков..

Лидка стояла перед этой комиссией, краснея от смущения, и все гладила

широкий, как поднос, живот.

— А ты плясать не умеешь? — спросила Алла. — Два!

— Три! —сказала Лариска. — Она хорошо кормит.

— Три! — подтвердила Тамарка.

— Пускай три! — крикнула Маргошка. — Только ноги на ночь обстругивай,

а то как бегемотка.

Лидка получила одиннадцать очков.

Потом вышла Тамарка. Она не спеша повернулась, потянула руки к потолку,

отчего груди поднялись, стали круглыми с темными пятнами точно по центру.

— Пять! — сказала Алла. — И кончаем эту игру.

— Пять! — сказала Лариска. — Только не в этом счастье.

— В этом! — заспорила Лидка. — У меня еще для тебя кое-что спрятано.

— А я говорю — три! — крикнула Маргошка. — Она рыба. В ней огня нет.

Вы на меня посмотрите!

Она выскочила к печке и замерла — прямая, со сведенными крест-накрест

ногами и опущенными руками. Потом пальцы ее поползли вверх...

— Москвички, — раздался под дверью женский голос, — вы там не уснули?

— Кто? —осипшим голосом спросила Лариска.

— Может, водички еще дать?

— Спасибо, есть.

— Ну, мойтесь. А я чайник поставлю.

Было слышно, как она пошла по лужам. Потом вернулась и опять дернула

дверь.

— Вы не из швейного института?

— Такого нет, — не очень вежливо сказала Аллз,

— А какой есть?

— Может, вам текстильный нужен?

— Может, — согласилась женщина.

— Мы из другого.

— Ну, мойтесь, мойтесь! После поговорим.

— А ну! —сказала Алла. —Зачем мы сюда приехали?

3

Алла оделась первой и смотрела в приоткрытую дверь на темный, залитый

водой огород. По болоту гуляла рябь от набегавшего ветерка, и тогда крупные

капли срывались с ботвы и падали, ломая эту рябь спокойными кругами. Было

холодно и грустно. Холодный воздух полз в приоткрытую дверь. За спиной Аллы

тихо сопели, одеваясь, девчонки.

Толик вывернулся откуда-то сбоку, вытянулся, заглядывая в темную щель

двери, и остался стоять, загораживая дорогу. На Аллу пахнуло запахом мокрого

сукна и водки.

— Ты чего? — спросила Алла.

— Учат вас, учат, а вы шайками по голове...

— Не лезь, куда не надо.

— Может, у меня голова не только для того, чтобы шапку носить. Ты об

этом подумала?

— А ты подумал?

— Ладно, — сказал Толик,— чего с вас взять? Жизни вы не знаете.

Он стянул толстый суконный пиджак, под которым была новая, с еще

магазинными складками ковбойка, встряхнул его, отчего в карманах зазвенела

мелочь, и, отступив на шаг, замер, держа его в вытянутых вверх руках.

— Карета подана!

— Хватит копаться! Выходи! — сказала Алла.

Лидка вышла, поежилась, шагнула под Толькин пиджак, и они побежали к

крыльцу. Толик бежал сзади, придерживая пиджак двумя руками за отвороты,

чтобы он не свалился, дурашливо ржал и то ли случайно, то ли нарочно задевал

Лидку коленом. Она, конечно, визжала. Толик сбегал так с Тамаркой, Ларисой,

Маргошкой. Алла не стала дожидаться, пошла одна. Холодный воздух приятно

трогал голые руки, от него свежело в голове и возвращалась сила размягшему телу.

В избе тетя Наташа, худая, остроносая женщина лет пятидесяти, в ватнике,

который, наверное, забыла сбросить, и длинной, закрывавшей до половины голе-

нища сапог юбке, суетилась возле каждой, совала ка- кие-то тряпки, чтобы

вытереть ноги. Она кинулась искать шерстяные носки, чтобы москвички не

простудились, но ничего не нашла, кроме кучи стареньких, * с дырами на пятках

чулок в резинку. Чулки годились только Лариске. Тамара даже мерить не стала,

она сидела на лавке, задрав ногу, и ковырялась в красной ступне—занозила в