Длинные дни в середине лета

Тут нужно соскакивать и кричать трактористу, чтобы остановился. Потом,

обдирая пальцы, выковыриваешь из-под плуга эту землю с запутавшейся травой.

Земля, только что мягкая, как вода, не поддается, колупаешься долго и

проклинаешь себя за то, что прозевал эту травку. Но так бывает нечасто—раз пять

за смену. А все остальное время сидишь и торгуешь дрожжами.

Холодно, и ничего не спасает — ни ватник на сиденье, ни ушанка, ни теплые

портянки. Прячешь ладони под мышки, поза получается гордая. Гордо плывешь

над белой землей, и сзади тебя остается черный шлейф.

Но наполеонствовать долго не получается — зябнут коленки. Соскакиваешь и

чешешь за трактором. Не такая уже и скорость, но ведь и харч не тот, и по утрам,

если бегаешь один, далеко не убежишь, поэтому, форма совсем неважная.

Другим прицепщикам легче. Юрке не повезло с Лосевым. Другие спокойно

сидят в кабинах, дремлют и вылезают только перед дорогой или в конце загонки,

чтобы поднять плуг, а потом обратно. А у Юрки Лосев. Стоит Юрке залезть в

кабину, как тот начинает озираться, словно Юрка просит его ворованное спрятать.

С таким нервным не поездишь. Так весь день и трясешься на этой железке.

Юрка закрывает глаза. Не очень холодно. Но все-таки не уснешь. К вечеру,

если холоднее не станет, можно будет подремать, а сейчас не очень и хочется.

Такое ощущение, как будто выпил бутылки две пива — не поймешь, чего хочется,

но, в общем, ничего.

- . . . . . . . . . . .!

Юрка открывает глаза. Это кричит Шмунин. Он бежит через степь, почему-то

подбрасывает шапку и кричит изо всех сил. Лосев высовывается и смотрит на плуг

—все вроде в порядке, орать не из-за чего. Юрка встает с креслица. Это похоже на

то, как сходишь со ступеньки трамвая. И машет Лосеву—мол, поезжай. Но тот

уже не видит. Ничего с ним не сделается, если проедет полкруга без прицепщика.

— . . . . . . . . . . ! — кричит Шмунин. Он уже совсем близко, и видно, как на

его всегда кислом лице сейчас играет улыбка.

— Шабаш! — говорит он, подбегая. — Пырьев приезжал. Что, говорит, на

банкет заказываете? Понимаешь?

— А куда он поехал?

— Уезжаем, понимаешь? — кричит Шмунин. — К ядрёне фене уезжаем.

— А куда он поехал? —тупо повторяет Юрка, словно боится поверить в то,

что кричит Шмунин.

— А кто его знает! Может, к Эмке своей. Ты что? Не доволен? Оставайся,

они на тебе зимой будут воду возить.

Шмунин уже убежал. Ему не терпится поделиться новостью. Бунинский

трактор метрах в двухстах, а дальше никоновский.

«А почему воду? — думает Юрка. — У них водовозка есть. О чем я, дурак,

думаю? Ведь уезжаем — к ядрене все это фене. Уезжаем, понятно? Люська,

наверное, на вокзал прибежит. Лосев сейчас опустит плуг и пойдет обратно. Ему

даже рассказать ничего нельзя — все будет оглядываться, как будто Мишка его

караулит. И все-таки уезжаем!»

Мишка в это время сидел в землянке около Эй, который чистил картошку для

супа, и обсуждал международное положение:

«Мы, понимаешь... а они...» Разговаривать с Эй было приятно, потому что он

не перебивал, но и скучновато — даже на самые смелые предположения Эй не

реагировал и не отрывал взгляд от ножа, по которому затейливыми лентами

ползли очистки. «И тогда, понимаешь...» — говорил Мишка, успевая следить и за

тем, как плюхаются очистки, и за открытой дверью — не случилось ли там что-

нибудь, требующее его руководящего вмешательства.

Делать ему было совершенно нечего, поэтому он еще издалека услышал

полуторку, слазил в карман, достал замусоленную бумажку и карандаш, и к

моменту, когда Славка прошел мимо двери, вид у Мишки был деловой и даже

озабоченный — вчерашние цифры его не совсем устраивали. Хотя Славка не

заметил его, Мишка вскочил и сказал «здравствуйте», потому что считал Славку

довольно большим начальником.

— А как ты думаешь, — спросил Мишка, усаживаясь снова, — сделал он ей

пузо?

Но Эй и тут ничего не ответил.

Эмка тоже услышала, как подъехала машина, и посмотрела в окно. Славка шел

прямо к ее вагончику, как будто знал, что она его ждет.

«Шапку-то какую дрянную со склада выписал, «не идет она ему», — подумала

Эмка и, спохватившись, кинулась сдирать с веревки белье. Так она и застыла с

вытянутыми руками, когда Славка стукнул в дверь.

— Нельзя! — сказала Эмка и сама удивилась, что это сказала.

— Это я.

— Знаю. Тебе нельзя сюда.

Она слышала, как он сопит за тонкой дверкой.

— Что скажешь? — спросила она, не спуская глаз с Двери.

— Поговорить пришел. Уезжаем.

— До свидания, — и Эмка кивнула, как будто Славка мог увидеть.

— Эмма! — начал было Славка, но Эмка его перебила:

— Уходи!

— Я...

— Уходи! — закричала она так громко, что даже Мишка услышал и

выскочил из землянки.

Завизжали ступеньки. Эмка ткнулась головой в косяк и заплакала.

— Уезжаете? — подскочил- Мишка к Славке.— Какие будут указания?

— Привет! — сказал Славка. — Быстро закрой наряды на ребят и до обеда

отправь в бухгалтерию.

— Будет сделано! .

Мишка не отставал от Славки, широко шагавшего к своей полуторке, забегал

то слева, то справа.

— А может, еще поживете? У нас скоро лафа начнется. Сухой закон отменят.

А девок еще знаешь сколько?

— Подслушивал?

— Да она дура,— паясничал Мишка,— счастья своего не понимает. Другая

бы радовалась столичному подарочку.

Славка что было сил хлопнул дверцей.

«Ладно, — подумал он, — теперь хоть знаю, что за автобус она цепляться не

будет».

Когда вечером, после смены, Юрка вернулся в вагончик, вся компания уже

была в сборе. Сидели они, наверное, давно, с обеда, потому что вещи у всех были

сложены, только Юркино шмотье валялось. Солома из тюфяков пошла в печь, еще

жгли какие-то тряпки — вонища была зверская.

«Замерзли, собаки!» — подумал Юрка.

— Привет ударникам труда! — сказал Шмунин.

«Колбасу они, конечно, доели, — подумал Юрка.— Собаки, конечно. Ну да

что от этих хануриков ждать?»

— Сэры, — спросил он, — кто ужинать пойдет?

Желающих не оказалось.

Когда Юрка вошел в землянку, все замолчали.

«Обо мне говорили, — подумал он, — или о нас. Интересно, хоть один

отказался бы поменяться с нами?

На карачках бы за поездом, пополз, если бы предложили. Только кто

предложит? У них классов по пять, по семь. Не всем же быть интеллигентами.

Надо кому- то и землю пахать. А все-таки здорово они нам, наверное, завидуют».

Юрка сел на свое место, достал из сапога ложку, Эй наложил ему каши. За

столом молчали. Эй поставил рядом еще одну миску, потом еще две — для ребят.

Эмки за столом не было.

«Зря он эту кашу выставил, — подумал Юрка, но ничего не сказал. — А то

начнутся расспросы да подковырки. Пусть уж лучше молчат. Я, что ли, виноват,

если всестороннее развитие задерживается?»

Ел Юрка торопливо, все время прислушивался, не едет ли машина. Эти

товарищи мигом забросят вещички, а ему еще нужно укладываться. Но было тихо.

Эй все так и стоял с черпаком. Эмка еще не пришла.

Потом послышались шаги, дверь распахнулась, и ввалились все трое.

— Смирно! —заорал Никонов с порога. Они так сияли, что смотреть на них

было противно.

— Имениннички, — залыбился Мишка, — ну, садитесь. Посидим последний

разок.

— Некогда! — сказал Бунин. — Доедай скорей и догоняй. Мы пойдем

навстречу машине.

— Зачем? Я лучше дождусь.

— Ну уж да! — встрял Шмунин. —Будем мы из- за тебя туда-сюда кататься.

— Посидите, ребята, —тянул Мишка, — чайком с заварочкой побалуемся.