Точка опоры

Наконец она объявила, что готова дать показания. Дни она отмечала черточками на стене…

Наступил понедельник 13 января. «Тяжелый» и «несчастливый» день. А ей объявили:

— На допрос.

«Ничего, — сказала себе, чтобы успокоиться, — будет легким и счастливым днем».

На дворе был такой злющий мороз, что оконное стекло под потолком превратилось в льдинку. И мороз ей на руку!

Поверх черной коверкотовой кофточки накинула на плечи вязаный платок, надела серую ротонду и серую шляпку с вуалеткой. Вышла в сопровождении двух конвоиров. Тюремная карета ждала у ворот.

Привезли в Старокиевский участок, где второй этаж занимало жандармское управление. Карета въехала во двор, хорошо знакомый Димке. Ворота, как всегда в дневную пору, остались открытыми. В дальнем углу двора были дощатые нужники, разделенные стенкой с двумя намалеванными буквами — «М», «Ж». Возле крыльца похаживал городовой.

К допросу все было готово. Прибыл прокурор. В углу за столиком жандарм положил перед собой бланк протокола допроса. Генерал Новицкий, довольный тем, что упрямую арестантку удалось-таки сломить, указательным пальцем подтолкнул вверх кончики нафабренных усов, спросил:

— Ну-с, кто же вы такая? Ваше подлинное имя, отчество и фамилия?

Димка назвалась. Охотно и простодушно ответила на все формальные вопросы.

— Давно бы так! — Генерал навалился широкой грудью на кромку стола. — Ваше чистосердечное раскаяние и откровенные показания облегчат вашу участь. Итак, с кем вы были непосредственно связаны? Бауман, Блюменфельд… Эти преступные личности нас уже не интересуют. С кем из не раскрытых нами?

Димка без запинки назвала придуманные клички трех человек и несуществующие явки, рассказала о местах встречи. Новицкий напомнил о своем предупреждении: за ложные показания будет привлечена к ответственности по закону.

— Поймите, ваше превосходительство, — Димка прижала руки к груди, голос ее дрогнул, на ресницы выкатились слезинки, — как тяжко молодой женщине… Я хочу радостей жизни… К следующему разу все припомню…

После допроса она медленно спускалась по лестнице. Один конвоир шел впереди, другой позади. На повороте лестницы через окно увидела, что карета по-прежнему стоит у крыльца, а кучера не видно. Наверно, ушел в подвальный этаж погреться. Как это вовремя! И городового, к счастью, тоже не видно.

Обнаружив, что кучера нет на месте, один конвоир пошел позвать его, второй остался охранять. Димка, глухо ойкнув, схватилась за живот и попросилась в нужник. Солдату ничего другого не оставалось, как идти за ней по пустынному двору. Из нужника не убежит.

Она шла быстрым и легким шагом. И едва успела скрыться за стенкой, на которой была буква «Ж», и открыть там скрипнувшую дверь, как тотчас же стукнула вторая дверь и, слегка прихрамывая, вышла женщина в черной кофточке, подвязанная пуховой шалью, без очков и не спеша направилась к крыльцу. Наверно, какая-то из полицейского участка. Одна вошла, другая вышла. Волноваться нечего. И конвоир ждал, не сводя глаз с нужника.

Не доходя до крыльца, Димка миновала пустую карету и юркнула в ворота. Там тоже никого не оказалось.

На улице — редкое счастье! — извозчики поджидали седоков. Димка впрыгнула в нарядные санки, прикрыла колени полостью и дотронулась до спины бородача:

— На Крещатик! На чай добавлю четвертак!

Застоявшийся конь рванул полной рысью, позади вился снежок…

На людном Крещатике, оставив извозчика, она, так ловко изменившая обличье, сумеет затеряться среди пешеходов, скроется в переулке и быстренько дойдет до явочной квартиры. Если она не провалилась… Только не настигли бы…

Тем временем второй конвоир, ругая и поторапливая кучера, вышел во двор и, не обнаружив в карете арестантки, подбежал к первому конвоиру, сторожившему у нужника:

— Ты чего тут?! Где она?

— Попросилась до ветру. Невтерпеж ей было…

Подождали. Потом поторопили окриком — никто не ответил. Второй конвоир метнулся за стенку, стукнул прикладом в дверь.

— Выходи!..

И опять никто не отозвался. Распахнул дверь — на досках лежали серая накидка и шляпа с вуалеткой.

…«Неужели, неужели вырвалась?.. Да правда ли это?» — стучало в моей голове, — писала Димка, сидя у торцовой стороны стола Надежды Константиновны. — Я прямо отказывалась верить, что это не сон. В тюрьме я часто видела подобные поразительно яркие сны.

Только на Крещатике, по обыкновению многолюдном, мною овладела жуткая радость. До этого я все время была совершенно спокойна и, если бы меня взяли, нисколько бы не удивилась. А тут, на Крещатике, я заволновалась и потеряла самообладание…

Говорят, Новицкий ужасно бесновался, будто бы сам выбежал на улицу в одном мундире и кричал: «Лови ее, лови ее!», когда меня уже давно не было, потом будто бы отдал приказ: «Достать ее во что бы то ни стало!»

— Ты, Димочка, в счастливой рубашке родилась! — сказала Надежда, приняв от нее исписанные листки для «Искры».

— Под счастливой звездой! — добавила Елизавета Васильевна. — Риск-то какой был. Дай-ка я тебя, голубушка, поцелую.

— Если бы не друзья, мне бы не укрыться. И не вернуться сюда, — сказала Димка. — Нам народ — друг. Вот и удалось мне…

Она облегченно вздохнула: хотя и не до конца, а выполнила свой долг. И Владимир Ильич не будет упрекать за неосторожность в Кременчуге, где была схвачена филерами.

2

Январским утром, придя на службу, адъютант генерала Новицкого увидел на своем столе корзину с хризантемами. Откуда это? Дежурный офицер сказал, что принес паренек будто бы из оранжереи. По чьему-то заказу. Презент к юбилею его превосходительства!

А не бомба ли?

Осторожно отделяя стебель от стебля, адъютант заглянул в корзину. Там лежал пакет, склеенный из большого листа плотной бумаги.

Генерал появился в присутствии в отличном расположении духа. Подбородок его был выбрит досиня, усы нафабрены, волосы, зачесанные на косой ряд, слегка взбиты. Тщательно проутюженный портным голубой мундир сиял, как новенький. Едва он успел пройти за свой длинный стол, как адъютант поставил перед ним корзину цветов, щелкнув каблуками, вручил пакет.

— Вашему превосходительству в собственные руки.

— Да?! — Генерал, улыбнувшись, тронул указательным пальцем сначала правый, потом левый ус — Вспомнили старика!.. Отличные хризантемы! Отправьте-ка их ко мне домой.

Кто же почтил его? Сослуживцы? Охранное отделение? А может быть, — из-под усов вырвалась теплая улыбка, — губернатор?! Со вкусом подобраны хризантемы!..

Повертел пакет в руках, повел левой бровью, нависшей на глаз. От губернатора был бы форменный конверт. А на этом в правом нижнем углу каллиграфически выведено тушью: «От почитателей». Интересно!

Спросил, не доставлены ли телеграммы лично ему. Нет, пока не поступали. Первым, несомненно, поздравит шеф жандармов. А вдруг да сам… государь? Нет, лучше пока не думать, не загадывать…

Ножницами вскрыл конверт, достал лист, остро пахнущий типографской краской. Адрес! Но почему оттиснут не золотом?.. И шрифт мелкий…

Надев очки, начал читать:

«Киевский комитет Российской социал-демократической партии…»

«Что?.. Что?.. Да как они посмели?! Негодяи!»

А вдруг это ультиматум?.. Нет, адрес: «…генералу Новицкому по поводу 25-летия его жандармской деятельности и предполагаемого оставления им поста начальника Киевского жандармского управления».

И обращение почтительное: «Ваше превосходительство, высокопочитаемый Василий Дементьевич! До нас дошла весть, что Вы, Ваше превосходительство, собираетесь покинуть тот пост, на котором Вы со славой подвизались уже четверть века; она повергла нас в глубокую скорбь. Не имея высокой, хотя, может быть, несколько опасной, чести быть лично известными Вашему превосходительству, мы не видим нужды заискивать перед Вами и говорим от полноты сердца…»

Лоб у Василия Дементьевича взмок, щеки стали лиловыми, и он с размаху стукнул кулаком по столу.