Повести

 — Вас слушают.

 — Это вы, Виктор Владимирович? — раздается старческий голос.

 — Я.

 — Вы не узнали меня?

 — Нет.

 — Знаете ли, я вас тоже. Это я… секретарь управы.

Черт возьми1 Какой управы? Их две — земская и городская. Закрываю трубку и быстро спрашиваю начальника тюрьмы:

 — Старик какой‑то. Секретарь управы. Как его зовут?

 — Николай Иванович… земской, — ответил он.

Кричу в трубку.

 — Да–да, Николай Иванович. Что‑то у вас с голоском случилось?

 — Понимаете, першит… И у вас тоже?

 — Я совершенно охрип. В бане был. Вы что поздно?

 — Как–кая новость, слышали?

 — Как же, как же, — говорю я.

 — Да–да, что только будет!.. Керенский сбежал, министров арестовали.

Дух у меня захватило. Чуть не своим голосом повторяю:

 — Керенский сбежал, министров арестовали… Да–а. Выходит, Николай Иванович, Временное правительство кончилось?

 — Позо–ор. А все большевики. Все они, захватчики, — дребезжит в трубку старческий голос. — Вы пока держите все это в секрете.

 — Что вы, что вы, Николай Иванович, разве можно, — говорю я. — Только как с арестованными большевиками?

 — Пуще глаза стерегите, — повысил голос старец.

 — Так, так…

Поворачиваюсь спиной к начальнику тюрьмы, закрываю трубку и вполголоса говорю, как бы переспрашивая:

 — От греха лучше выпустить?

Снова оборачиваюсь лицом к начальнику тюрьмы и продолжаю:

 — Хорошо, Николай Иванович. Так и сделаю. Спасибо, что позвонили. Поправляйтесь. До скорого свиданья.

Вешаю трубку, даю отбой и радостно говорю:

 — Виктор Владимирович, поздравляю. Временное правительство свергнуто. Давайте и мы не терять времени.

…Освобожденные остановились во дворе тюрьмы,, около ворот. Всех их человек тридцать. Здесь же стоял и начальник тюрьмы. Испуг у него, кажется, прошел. Он даже пытался заговорить с Гришкой.

 — Виктор Владимирович, вы можете идти, — сказал я ему. — Чтобы не было вам скучно, дадим двух парней. Леня! — позвал я, — и ты, Вася, — окликнул брата, — вам поручается охранять начальника тюрьмы. В контору никого не пускать, а по телефону будут звонить — начальника не тревожить. Идите, Виктор Владимирович. Вы, конечно, понимаете, что я сказал?

Поклонившись, начальник тюрьмы ушел, следом за ним направились Ленька и мой брат.

 — Значит, товарищи, — начал один из освобожденных, — мы свободны. Спасибо вам, товарищи! И за весть о свержении правительства Керенского спасибо. Что сейчас делать? Немедля захватить земскую управу, почту, милицию и воинский гарнизон. Я иду в гарнизон. Мне нужно человек шесть–семь…

 — Товарищ Шугаев, — окликнул его Григорий, — может быть, пока наши камеры не остыли, членов управы туда?

 — Сколько нас? Человек тридцать? Можно одновременно. Вам поручается распределить остальных. Квартиры членов земской управы товарищ. Барышников знает. Гласных: врача, ветеринара, учителей гимназии не трогать.

Разбились на отряды. Шугаев со своими отправился к начальнику гарнизона; Филя — в здание милиции; Григорию, Рахманову и мордвину из нашего села — Михалкину — каждому по три человека — арестовать председателя и членов земской управы. Игнату с Авдоней — на мост. Мне с Павлом и Степаном — занять почту и — в первую очередь — телефонную станцию.

Бесшумно вышли из тюрьмы, оставив двух часовых, и разошлись в разные стороны.

Спит уездный город, спит крепко. Полночь. Втроем тихо шагаем по тротуару. Почта рядом с церковью, телефонная — в пристройке земской управы. Идем и чутко прислушиваемся. Больше всего беспокоит нас воинский гарнизон. Не будет ли боя? Может быть, у них пулеметы?

Темнокрасное здание земской управы стояло на большой площади. По одну сторону его — каменное двухэтажное здание казначейства, по другую — тоже двухэтажное здание гимназии. Ворота с одной стороны — к электростанции и типографии, с другой — к телефонной станции. Как пробраться туда? Стучу в ворота. Никто не выходит. Может быть, телефонная закрыта? Все равно надо ее захватить. Снова стучу, снова молчание. Присмотрелся: в воротах, оказывается, калитка. Она закрыта. А это что? Дернул за проволоку. Во дворе гулко звякнул колокол. Ждем, прислушиваемся. И еще, раз за разом, резко. Кто‑то хлопнул дверью, бежит, дверь торопливо открывается. Когда уже вошли, старик сторож догадался спросить:

 — Кто?

 — А ты кто? — сердито набросился я на него.

 — Сто–орож управы.

 — Какой же ты сторож? Кто тебе разрешил спать?

 — Я… я не спал.

 — Как не спал? Даже лицо опухло. Разве так сторожат? Знаешь, какое время?

 — Время, верно…

 — Верно… верно, — передразнил я. — На телефонной тоже спят?

 — Кажись, одна… спит.

 — Доложу воинскому.

Сторож, деревенский мужик, топтался на месте. Он, бедняга, порядочно струсил.

 — Ладно уж, не скажу. Пойдем.

Семеня и поправляя шапку, старик направился впереди нас. В двух окнах телефонной огонек. Вход с крыльца открыт, но дверь в сени на крючке.

 — Откройте! — постучал сторож.

Дверь открылась. Первым вошел сторож, за ним я, потом Павлушка. Две девушки с удивлением уставились на нас, а, увидев сзади нас Степку, одна даже вскрикнула. Еще бы! Мы‑то с Павлом без винтовок, и люди, как люди, а этот — страшилище в синих очках, да еще с ружьем. И все это в полночь.

 — Здравствуйте, барышни, — раскланялся я с ними.

 — Здравствуйте.

 — Не ждали гостей?

 — Вы зачем к нам?

 — Чтобы не скучно вам было. Ну, караульные, можете закурить. Кстатй, и сторожа надо угостить. Держи, отец, папироску.

Телефонная станция молчала. Коммутатор пуст. Кому звонить в такое время? Еще не скоро начнется день. Но зато какой это будет для города день! Спят его жители, спят и видят разные сны. И никому не приснится то, что увидят они утром.

 — Отец, что это там на скамье?

На скамье стоял медный, хорошо начищенный чайник. На подносе два прибора.

 — Согреть? — предложил сторож.

 — Отец, у тебя доброе сердце.

Барышни о чем‑то зашептались.

Сторож взял чайник и вышел.

Я шепнул Павлушке:

 — Иди посмотри за ним. К воротам глянь, улицу послушай.

 — Солдатики, а вы чьи будете? — вдруг спросила меньшая.

 — Мы чьи? Мы… питерские.

 — Ой, да–альние. А вы… кем там были?

Ишь ты, о чем, наверное, шептались. Посмотрев на Степку, который, прислонившись к стене, зажал между ног винтовку, я ответил не спеша:

 — Этот чародей учился в духовной академии. Папаша у него архиепископ.

Девушки переглянулись и расхохотались.

 — Чему смеетесь?

 — У архи… архи–епи–скопа, — никак не выговорит маленькая, — они не женятся.

 — Тьфу, перепутал. Сын архимандрита… Что? Тоже ходят неженатыми?.. Словом, отец у него порядочный.

 — Верим, верим. А вы? Вы, наверно, вольноопределяющийся?

 — Сразу верно.

 — Кто у вас папа и мама?

 — Мой папа горный инженер, мама держит пекарню.

 — Пекарню? — удивилась младшая. — Зачем?

 — А, знаете, моя мама горячие сайки обожает…

Старшая молчала.

 — Третий кто? — не унималась маленькая.

 — Кузнец, — ответил я.

 — Фи, не люблю кузнецов.

 — Ужасный народ, — подтвердил я. — Лицо и губы всегда в саже…

Одна из пуговичек на коммутаторе затрепетала.

 — От председателя управы, — с некоторой тревогой шепнула старшая. — Центральная. Кого?.. А кто просит?

Молчание. Она обернулась к нам. В глазах недоумение. И я насторожился: что там, в квартире председателя произошло?

 — Как фамилия? — спрашивает старшая. — Конечно, нам все равно. Любого?..

Она протянула трубку, положила ее на барьер.

 — Вас.

 — Меня? — я толкнул Степку, он уже дремал. — Слушаю… Да, я… Караул на месте.

 — Посмотри, телефонистки не в наушниках?

Взглянул на барышень. Они хотя не смотрят, но вижу, что внимательно слушают.

 — Нет, нет.

 — Знаешь, откуда я звоню?

 — Конечно.