Сибиряки

Поведение Позднякова в Качуге и удивляло и раздражало Перфильева. Вот уже третий день толчется он с ним на автопункте. Гордеева в Иркутск отпустил, его, Перфильева, по транзитам шарить заставил, место под грузы выискивать… Да что он, Перфильев, начальник пункта какой? Или Сидорова за рукав должен водить, носом тыкать?.. А сам, знай, возится со своей Леной. Перетаскал в гостиницу всех качугских лоцманов, рыбаков, старожилов… Будто на экскурсию какую приехал, фарватеры изучать. Что ж, батенька, думаешь ты принимать хозяйство или не думаешь?

И Перфильев решил крупно поговорить с Поздняковым.

В номере Поздняков оказался один. Еще стоял дым, на полу валялись раздавленные окурки.

— Не поздно, Алексей Иванович?

— Нет-нет, что вы, заходите. — Поздняков прикрыл рукой горло, распахнул форточку и, подсев к печке, сосредоточенно занялся топкой.

«Ну и хам же ты, батенька, — подумал Перфильев, усаживаясь на стул и глядя, как Поздняков подбрасывает поленья, — хоть бы спросил, зачем я пришел, сесть предложил бы».

— Я к вам, Алексей Иванович, с просьбой, — не выдержал молчания Перфильев. — Одним словом, я не требую, я прошу: если нет у вас ко мне особых претензий, давайте как-нибудь ускорим приемку дел… словом, я бы хотел скорее в Москву. Вот жена из Иркутска звонит: получила вчера письмо от подруги; в Москве холода начались, снег выпал… а ведь дачку-то еще латать надо, — известное дело — дачка. А у меня ребенок… я, конечно, не настаиваю, Алексей Иванович, боже сохрани! Но очень бы просил ускорить приемку дел. Признаюсь, знал, что так выйдет, знал. Потому и дачку купил. Трудно в Москве найти жактовскую квартиру, а старую не удержал, взяли, — Перфильев помолчал, не спуская с Позднякова глаз, подвинулся ближе. — Да и, собственно, здесь ли я буду или в Москве, в тресте, — помощи вам от меня немного — не властен…

— Никон Сергеевич, — остановил Перфильева Поздняков, — оказывается, вы еще не успели списать эти двадцать машин, что стоят под забором. А ведь их пробеги не составляют и сотни тысяч. Ведь это же вечные машины! Мы, например, в Уралсеверотрансе за семь лет не списали еще ни одного ЯГа.

Перфильев насторожился. Неужели Поздняков вздумает это отразить в акте да еще донесет Павлову?

— Но, батенька мой, где же взять запасные части? А ведь у нас таких машин не одна сотня! — Перфильев подался вперед всем корпусом, уперев в колени полные короткие руки. — Ну как же их не списывать, батенька? Хотя бы помаленьку? Ведь трест иначе не даст нам ни одного нового автомобиля…

Поздняков резко повернулся к Перфильеву:

— Вот как?.. А я вас тогда понял иначе: что они давно списаны… и даже по настоянию Гордеева.

Полные щеки Перфильева запылали. Он понял, что попал впросак. И Гордеева зря впутал…

— Но акты на списание действительно давно находятся в ГАИ и, видимо, скоро будут утверждены облисполкомом…

— Значит, машины еще не списаны?

— Ну конечно!.. То есть как не списаны?.. Ну, батенька, вы меня окончательно закрутили. Я рассуждал так, что если акты приняты ГАИ, то можно считать, что они уже утверждены облисполкомом…

Поздняков встал, прошел к окну и закрыл форточку. Вспомнился крупноголовый, приземистый секретарь райкома, его резкая беспощадная фраза: «Дрянь, та еще держится…»

— Вот что, товарищ Перфильев: акты должны быть немедленно изъяты из автоинспекции, пока их еще не утвердили.

— Алексей Иванович!.. Но ведь это же… вы только подумайте, что вы говорите?! В списании машин принимал участие не только я… Ведь этим вы уроните в глазах треста целый ряд товарищей, своих же помощников…

— Об этом я подумаю, но акты вы верните.

Перфильев заерзал на месте.

— Конечно… акты я могу вернуть, но, я думаю, вам же будет трудно работать с теми, кого… ну, как бы это сказать… И потом, как же вы сможете восстановить эти машины, когда нет запасных частей даже для ходовых?

— Это моя забота. Но акты вы все же верните, — упрямо повторил Поздняков.

Перфильев, сам того не замечая, тер платком то шею, то лоб, то губы. «Вот дьявол! Молчал, молчал и вдруг на тебе…»

— А что же вы, батенька, позвольте узнать, думаете с транзитом?

Поздняков пошуровал в печи кочергой. Растревоженное пламя ярче осветило его насупленное лицо, забегало по стене красными бликами.

— Завтра начнем строить свой собственный транзит. Не останавливать же машины. А начнется ледянка [1], перебросим на нее больше автомобилей из Иркутска, попробуем наверстать упущенное…

Перфильев, раскрыв рот, не перебивая слушал Позднякова. «Вот так тихоня! Вот так сюрпризик поднес! Меня заставил мелочью заниматься, место под грузы выискивать, а сам вона что размахнул! Так вот зачем он Сидорова с машинами на судоверфь отправлял!.. Хорош я буду выглядеть перед трестом… если у него с транзитом получится!..»

— Но как же вы… не посоветовались, батенька, не поделились…

— С кем, Никон Сергеевич?

— Ну, хотя бы… со мной… с людьми, батенька. Да и с райкомом…

— Райком меня благословил… и даже помог взять на судоверфи материалы. Водители тоже за свой транзит — им семью кормить надо, — Поздняков вспомнил возмущение водителей в диспетчерской автопункта. — А с вами… Так ведь вы же в Москву торопитесь. — И не успел Перфильев оскорбиться, добавил: — Да я вас и не задерживаю. Но акты из автоинспекции вы верните.

— Алексей Иванович!..

— Постарайтесь вернуть акты из ГАИ, Никон Сергеевич. Пока их не утвердили. В противном случае я впишу в акт приемки хозяйства незаконное списание «ярославцев»..

— То есть как?! — вскричал Перфильев. — Но ведь это же несправедливо! А если бы я успел списать эти машины?..

— В том-то и дело, что не успели, а мне теперь придется восстанавливать эту рухлядь.

— Так спишите!

Поздняков прищурился на Перфильева и отвернулся.

— Это будет не совсем честно, товарищ Перфильев. Машины растащены по частям, и ответственность за них должны нести вы.

— Я?! — Перфильев вскочил со стула и встал перед Поздняковым. Пухлое побледневшее лицо его было жалким. — Вы что хотите сделать со мной?! Кто вы такой?!

— Я? Ваш преемник.

— Да вы что, издеваетесь? Или вам мало того, что меня сняли с работы, зимой вышвырнули из квартиры в холодную дачу… да еще с больным ребенком?!

— Спокойней, товарищ Перфильев. Я к истерикам равнодушен. Вы — руководитель и умейте держать себя в руках.

Перфильев опомнился. Хватая раскрытым ртом воздух, он с трудом вернулся к столу и, опустив голову на руки, весь обмяк, замер. Поздняков молча ходил от окна к печке. На смуглом лице его не было ни жалости, ни усмешки.

— Простите, Алексей Иванович… погорячился я, батенька… Нервы проклятые подводят… Но подумайте, как же я могу быть спокоен: с этаким клеймом да в трест! Что же это такое? Да я-то тут при чем, батенька? Кто-то поторопился, порастаскал детали, а я отвечай… Это Сидоров… Сидоров допустил такое ротозейство!..

— Еще раз прошу успеть взять из ГАИ акты.

Перфильев пожал плечами и, пробормотав что-то похожее на прощанье, выпятился из номера. И в тот же миг от двери в сторону шарахнулась чья-то фигура. Перфильев растерянно поглядел ей вслед и уже хотел пройти дальше, как из полутьмы его окликнул знакомый голос:

— Никон Сергеевич!..

Перфильев вздрогнул и обернулся. Это был Сидоров. Оглядываясь вокруг, словно боясь, что его кто-нибудь увидит, Сидоров вкрадчиво прошептал:

— Они одни? — он указал на дверь.

— Кто — они?

— Товарищ Поздняков.

— Одни. Иди, иди, батенька, твоя очередь. Не теряй время.

— Вот спасибо, Никон Сергеевич. А то я уж уходить думал… — и Сидоров с трепетом постучал в дверь.

— Что же вы, товарищ плотник, гвозди не привезли? Чем вы навесы собираетесь строить? — сразу же заговорил Поздняков, едва Сидоров бочком просунулся в номер и доложил о доставке с судоверфи досок, бревен, колючей проволоки.