Сибиряки

Лунев просветлел.

— Удивительная вы, Ольга Владимировна. И ошарашите, и обласкаете как-то сразу. Да разве на вас можно сердиться! Конечно, я уйду. Я как-то и сам не сообразил, что вам действительно лучше побыть одной, успокоиться, отдохнуть…

Лунев на секунду сжал длинные сильные пальцы Червинской, словно желая выразить то, чего не смог досказать, и торопливо сбежал с вала в сторону переулка. Ольга проводила его рассеянным взглядом и медленно побрела дальше.

И снова мысли запрыгали, замелькали в ее разгоряченном мозгу. Что подумали в клинике?.. А вдруг это был вовсе не Алексей?.. Но его глаза, большие, длинные, манера сдвигать на лоб шапку… А что, если найти Перфильева? Ведь, помнится, он говорил, что его дом как раз против ворот чаепрессовочной фабрики… Он один может объяснить все…

Последняя мысль так захватила Ольгу, что она даже ускорила шаг. Да и зачем медлить, откладывать, ведь Алексей мог приехать в Иркутск ненадолго, и тогда встреча их больше не состоится. Ведь она ни на что и не претендует… Только повидать… еще раз…

Ольга сошла с дамбы и, перейдя гладко наезженную дорогу набережной, пошла тротуаром. Теперь у нее было одно желание: скорее найти Перфильевых…

Зачем она не спросила тогда же Перфильева про Алексея? Совестно? Страшно? Хотела казаться равнодушной к его судьбе? И Перфильев хорош: словом не обмолвился об Алексее, виду не подал, что знает о их несчастье… Не знал бы, сам про Алексея спросил… Небось ее, Ольгу, так засыпал вопросами: где она, как она, когда из Москвы?.. Об отце повздыхал даже… Боже, сколько человек творит в жизни глупостей и безрассудства, спохватывается, клянется, убеждает себя, что это в последний раз, — и повторяет. Необдуманно, непроизвольно, будто толкнет его изнутри что-то…

Но вот и ангарский мост. Ольга перешла его береговой взъем и спустилась крутой каменной лестницей, вошла в улицу. Сердце ее лихорадочно билось, отдаваясь в висках, а в голове сверлило одно и то же: скорей, скорей!.. Вывернувшийся из-за угла узкоколейный паровоз оглушительно просвистел и прогромыхал дальше, уводя за собой нагруженные платформы. Впереди уже показалось здание фабрики, потянулась ее каменная ограда. Теперь близко, совсем близко… Вот уже видны ворота фабрики… И вдруг резко остановилась: «Ни за что! Я не могу… не имею права!».. Оцепеневшая, она стояла минуту, вторую, третью, пока не почувствовала, как силы медленно оставляют ее. Ольга сделала шаг… и опустилась на оказавшуюся рядом скамейку…

Глава четвертая

В большом зале профилактория, на освобожденной от машин площадке шло открытое комсомольское собрание автопункта. Молодежь, сидя на корточках, стоя, облепив примолкшие у стен ЯГи и ЗИСы, слушала Житова, с жаром объяснявшего придуманный им способ замораживать перекаты. Не сводя глаз с оратора, похрустывали орешками, пощипывали девчат. Комсорг Михаил Косов для порядка стоял рядом с Житовым, зорко следя за каждым «несознательным».

— Рублева, не дерись!

— А что он меня за косу дергает!.

— Ой, мамочки!..

— Маслова!

— Листяк толкается…

— Листяк, не толкай девку!

— Вопрос можно?

И Косов:

— Разрешить, Евгений Палыч?

— Пожалуйста, задавайте.

Листяк вихляющей походкой вышел вперед.

— Вопрос. А как платить будете, товарищ технорук: со льдинки или еще как?

Взрыв хохота вырвался, заметался по корпусу.

— Тихо!! — оборвал Косов.

Но и в наступившей тишине все еще чувствовалось биение смеха. Листяк, не шевельнув пальцем, нахально пожирал Житова бесцветными, будто облупленными глазами.

— Будете сейчас отвечать, Евгений Палыч? Или после? — вежливо спросил Косов.

— Нет, зачем же… отвечу сейчас. — Житов прекрасно понимал, что вопрос, заданный долговязым парнем, имел целью посмешить собрание, но не больше. Выпачканная в мелу рука Житова оставила на его черной голове белый след, вызвав улыбки.

— Начальник управления разрешил оплатить вам за все повременно. А если будет успешно…

— Премия? — не дал договорить Листяк.

— Да, премия, — предчувствуя недоброе, жестко подтвердил Житов.

— Братва, слыхали? Премия! — весело заорал Листяк. — Так мы его до тех пор тяпать будем, покуда мороз не придет! В мороз-то ему все одно каюк: верно?!

Новый взрыв хохота потряс стены. Листяк, довольный собой, оглушенный криками, свистом, завихлял к месту. Напрасно Косов, требуя тишины, стучал серьгой по капоту машины, и Житов, побледневший, растерянный, ждал, чем все это кончится. А кончила Нюська.

Выскочив на свободную площадь, гаркнула могучим голосищем, перекрыв крики:

— Начальство идет!!

Все стихло. Прекратились возня, визги девчат, хохот. Заоглядывались, зашикали. Оглянулся по сторонам и Житов. И тут же поймал себя на мысли: а он-то, Житов, кто для них, не начальство? Вот тебе и технорук пункта! А Нюська, воспользовавшись паузой, напустилась на Листяка:

— Баламут ты, Федька! Дурак! Люди про дело тебе, а ты язык чешешь! И вы тоже уши развесили: ха-ха!.. — передразнила она сидевших против нее на полу парней…

Житов видел, как, терпеливо снеся Нюськин разгон, Листяк уткнул нос, а затем вовсе спрятался за спину соседа, как, сдерживая улыбки, слушали ее только что гоготавшие парни, успокоенно защелкали орешками девушки. Вот так Нюська! Откуда было знать Житову, что не столько Нюськино красноречие покорило собой даже самых веселых слушателей, сколько отсутствовавший сейчас Роман Губанов, чья железная пятерня не раз вбирала в себя грудки и души обидчиков его строптивой подружки. Где уж там огрызаться!

— Миша, голосуй: кто за перекат? — закончила Нюська.

— Не «за», а «против»! — поправили из толпы. — Мы же против перекатов воюем!

— Голосую! — поднял руку Косов. — Большинство. Против? Нет. Считаю, единогласно! Веревки, ломы, лопаты получать в складе!

Солнце уже стояло над сопкой, когда Житов и комсомольцы выехали на замораживание переката. Увязался за молодежью и дед Губанов.

У переката комсомольцы сошли с машин, разгрузили с них ломы и лопаты, веревки, топоры, лыжи.

Пока разбирали инструмент и разбивали на берегу брезентовые палатки, Житов решил сам осмотреть место работы, направился к перекату.

— Эй, куда ты, бедовая голова?! Куда прешь!?

Житов, погрузнув по колена в снегу, замер, обернулся на крик. К нему, проваливаясь в тонком насте и размахивая руками, бежал тот самый дорожный мастер, что объяснял Позднякову сущность и опасность шиверов. Остановись против Житова и переведя дух, он укоризненно закачал головой.

— Ай, товарищ инженер, ведь вроде бы как не маленькие, а лезете к черту на рога, в самое к ему пекло.

— А я в чертей не верю, — попробовал отшутиться Житов.

— Не шуткуйте, товарищ инженер. У меня, как вас увидал, сердце зашлось, а вы шуткуете. Нырнули бы в эту пору туда, — он показал рукой на парящий перекат, — а по весне, почитай, у самого Усть-Кута вынырнули. Чего это вы делать-то сюда приехали? — вдруг переменив тему, со снисходительным любопытством спросил он.

— Перекат замораживать. Вернее, хотим испытать один способ, — с готовностью ответил Житов. И тут же рассказал, как именно он хочет попробовать заморозить перекат. И в свою очередь ждал, что на это скажет мастер.

— Ну-ну, спытайте, — довольно равнодушно промолвил тот.

— А вы как думаете, получится?

— Я-то?

— Вы.

— А кто же его знает, может, и выйдет что. А только…

— Что? Говорите же!

— Не мое это дело инженеров учить.

— А все же?

Мастер помялся, почесал под треухом затылок.

— А по мне, коли напрямки, так из этой затеи… Извините, товарищ инженер, это я по себе так думаю. А вы, значит, по себе… Так я пошел.

И мастер, оставив Житова, направился к будкам.

Житов выбрался на расчищенный клином лед, отряхнулся, медленно побрел к берегу, где уже белели палатки, весело горели костры. Комсомольцы, пользуясь передышкой, группами, парочками расселись на пнях, на буреломе, закусывали, раскуривали цигарки. Уверенность в правоте своего замысла, еще минуту назад так воодушевлявшая Житова, заколебалась после такого нелестного ответа мастера. Что же будет? Позор? И без того никто, даже Нюська, не признает в нем руководителя, технорука… Но ведь Поздняков-то поверил в его, Житова, идею! И даже премию обещал, если в самом деле удастся опыт.