Сибиряки

— Вот, товарищ начальник, наилучшим был у нас лоцманом, — показал дорожный мастер на сидевшего поодаль старика с трубкой. — Губанов его фамилия. Матвей Губанов. Вахтером теперь второй год на автопункте у нас, потому как спина у него треснутая…

Поздняков только сейчас разглядел в полумраке своего ночного собеседника и верного стража. Старик внимательно прислушивался к разговорам, с нескрываемым любопытством приглядывался к новому хозяину управления, но не вмешивался в беседу.

— Игорь Владимирович, а почему опасно спустить всю трассу на лед, когда станут перекаты? — снова оживленно спросил Житов. — Ведь все равно трасса уже спущена. Так уж спустить бы всю.

В будке задвигались, весело зашептались. Гордеев водрузил на нос пенсне, не сразу ответил:

— А что такое наледь, вы слышали? — И, уже обращаясь больше к Позднякову, чем к Житову, пояснил: — В сильный мороз вода на перекатах промерзнет до дна и, создав большой напор, ломает лед. Да так, будто из пушки палят… — И опять Житову: — Так вот, я сказал: рисково, когда на ледяной трассе могут появиться одна-две такие наледи. Хотя на этот счет мы и предусмотрели обходы. А представьте себе, если вся трасса пройдет по реке, а таких перекатов от Качуга до Жигалово насчитывается где-то около семидесяти, да все они в морозы начнут стрелять?

— Это точно! — подхватили рабочие.

— Да, не будь такой зимы, как нонешняя, — давно бы уже возить начали! — вздохнул мастер. — Вот уж гнилой угол заговорит, тогда и жди гостя…

— Что за гнилой угол? — не унимался Житов.

— Северо-запад, по-нашему, — с достоинством пояснил мастер. — Он завсегда с Байкала холоду гонит. Сами еще увидите, товарищ технорук, как земля лопаться станет. А в январе — наледь.

Солнце уже садилось за сопку, когда ЗИС-101 снова помчался по ледяной трассе, возвращаясь в Качуг.

— Алексей Иванович, разрешите мне попробовать одно дело? — вдруг весело обратился к задремавшему Позднякову Житов.

— Что? — вздрогнул Поздняков.

— Заморозить перекат. Искусственно заморозить.

— Вот как! Что же вы собираетесь делать?

Житов рассказал. Замысел был прост: сколоть верхнюю кромку льда переката; льдины, пусть беспорядочно, будут набегать на нижнюю его кромку и постепенно перекроют быстрину. А мороз завершит дело. Там же, где лед будет сколот и обнажится спокойная вода, лед на ней нарастет снова, как на всей Лене, по которой смело они едут в машине.

— Перекаты — тоже не моя специальность, товарищ Житов. Но уж коль так пассивны специалисты, остается дерзать нам, не специалистам.

Гордеев смолчал.

У самого Качуга Поздняков приказал шоферу:

— На транзит!

В тот же вечер Поздняков заехал к секретарю Качугского райкома.

В приемной ему предложили подождать. Из-за обитой клеенкой двери доносился громкий, раздраженный голос секретаря. Прошло не менее десяти минут, когда дверь наконец распахнулась и из кабинета быстро вышел человек с раскрасневшимся от волнения лицом. Девушка-секретарь с трудом оторвалась от книги, коротко предложила:

— Пройдите. Товарищ Теплов освободился.

Поздняков вошел в кабинет. Навстречу ему поднялся из-за стола приземистый, крепко сложенный человек. Поздняков назвал себя.

— Слыхал. Будем знакомы. Теплов.

Секретарь на минуту задержал в своей руку Позднякова, разглядывая его снизу вверх исподлобья, будто запоминая. Большая, не по росту, гладко выбритая голова его поблескивала на свету люстры, темные косматые брови то расходились, то вновь сплетались над переносьем. Еще раз энергично тряхнув руку Позднякова и показав на стул, он сел на свое место.

— Так. Приехал, значит. Долго ждали. — Теплов побарабанил толстыми крупными пальцами по настольному стеклу, будто не зная, с чего начать разговор, и снова воззрился на сидевшего против него Позднякова. — Понервничал сейчас, понимаешь, — неожиданно признался он. — Слюнтяи, жалобщики! Думают, если партийный билет в кармане, значит, и бегай в райком за всякими пустяками. Выговор, видишь ли, дали, обидели! И дали-то по заслугам, так вот почему не «на вид», не предупредили! Писал бы уж прямо в ЦК, по уставу… Ну, ты извини. Чепуха, конечно. — Теплов переложил с места на место папку, бросил на прибор ручку. — Значит, прибыл. Когда?

— Третьего дня.

— Дела принял?

— Пока нет. Вот объеду хозяйство.

— Не понравится — удрать легче. Так?

— Не совсем. Просто решил прежде ознакомиться с делом. — Поздняков поморщился: так с ним не разговаривали даже в обкоме. И что это за фамильярность такая: не успел руку пожать — уже на «ты», морали читает… — Вот хотел просить вас помочь достать весы…

— Ну-ну, — занятый своими мыслями, продолжил Теплов. — А то к нам и такие бывали: прискачут, понюхают — и в кусты: морозы не по душе, сердце не по морозам. Дрянь — та еще держится. Той все по сердцу.

— Разве в Северотрансе работает только дрянь?

— Ты меня на слове не лови. Я о Перфильеве говорю. А до него сколько таких побывало? Одни трудностей испугались, у других в голове дырка. Вот и плетется ваш Северотранс в хвосте целую пятилетку. И трест хорош: шлет без разбору руководителей, что всем не гоже. Небось Гордеева три раза в Москву тянули, да Иркутск не отпустил. С ним плохо, без него еще хуже будет…

Теплов говорил быстро, отрывисто. Поздняков, слушая секретаря, грустно размышлял о том, что от него помощи будет мало. Пришел за делом, а он в чужих головах дырки считает…

— Худо живете. Смотрел транзит? То-то. Этак тепло еще простоит, возить не начнете — всю Якутию без хлеба оставите. Вот мы за немцами следим, как они англичан лупят. А кто знает, чем может для нас кончиться эта баталия? Читал, что турецкий президент брякнул? Мировым пожаром запахло! Второй мировой! Вот тебе и турок. Исмет, Исмет, а смекает. А в Индии Неру арестовали. И как ты думаешь, кто?.. Нам золото сейчас как никогда нужно… Зачем тебе весы-то понадобились? — неожиданно вспомнил он просьбу.

— Хочу сделать свой транзит. Надо же куда-то складывать грузы.

— Ну? — удивился Теплов.

— Судоверфь не дает, элеватор тоже. Вот я к вам.

— Свой транзит, говоришь? А что, это ведь дело. Как мы сами-то не додумались…

— Доски, колючая проволока — тоже нужны. Судоверфь этим располагает, — поспешил Поздняков.

Брови Теплова разошлись, и карие глаза его весело просветлели.

— Все узнал! Ну-ну, верно, есть у них. Подтянуть грузы сюда из Иркутска — это ты умно. Отсюда вы и весной сплавите… Помогу, решено. Еще что?

— Все. Нет, пожалуй не все, — несколько оживился и Поздняков. — Почему до сих пор не пробовали спустить на лед трассу, товарищ Теплов? Я говорил об этом уже со многими. Одни считают это безумием, другие — небольшим риском. А в чем же все-таки дело?

Теплов, очень внимательно слушавший Позднякова, вдруг рассмеялся глухим лающим смехом.

— Да ты прямо Македонский! И транзит свой, и трассу на лед… — Он вышел из-за стола и, заложив за спину руки, прошелся по кабинету. — Тут Павлов из Москвы приезжал. Ваш управляющий трестом. Тоже мне такой вопрос задал. Ну что я скажу: верно, ездим по тайге да болотам. А вот рискнуть… Кто тебя безумием-то пугал? Перфильев? Трус он… А насчет риска я так: нашего сибиряка раскачать надо. Ты на медвежьей охоте бывал? А я был. Как его сонного из берлоги поднимешь — ух ты! Такая злость, такая силища у него — сосны ломает!..

— Так вы советуете рискнуть? — перебил Поздняков.

— Чем?

— Трассу на лед.

— Ишь ты! Опять на слове ловишь. Я тебе про медведя, а ты… И медведя поднимать — хорошее ружье надо. А не то подомнет, понял?

— А Павлову… вы тоже про медведя рассказывали? — Позднякова снова стал раздражать нравоучительный тон секретаря. Водит вокруг да около. Спасибо, хоть весы да доски пообещал.

Теплов подошел к сидевшему за столом Позднякову, примирительно похлопал по плечу.

— А ты не язви. Сам поймешь после. А насчет трассы повторю: хорошее ружье надо. Я Лену не знаю. В ваших автомобильных делах тоже слаб. Я — мужик, сызмальства землей занимаюсь, а судоверфь и прочее — не по мне. Ты сам руководитель — ты и решай. Есть порох — рискуй. Зима — зиме рознь, может, и выйдет. Прости, задержал. А транзит строй, это дело.