Их было трое (сборник)

ман Ранцов. «Задержался на деловом свидании»,—

объяснил он свое опоздание.

Ехали целым поездом колясок — за счет Тарковского.

Хетагуров сидел рядом с Ольгой, мичман — на козлах.

Коста и Ольга молчали, с наслаждением вдыхая аромат

теплого июньского вечера.

В отсутствие девушки Коста старался внушить себе:

«Не по пути тебе с этой мечтательной аристократкой...

Надо забыть ее». Но вот новая встреча — и опять рука

тянется к маленькой нежной ручке, снова влекут глаза-

омуты.

Повернувшись к окну, Коста заметил, что их обгоняет

знакомая коляска. В ней Тит.

— Откуда он взялся?—спросил мичман.— Давайте-

ка свернем в сторону, пусть Тит покусает локти...

— Правда, — оживилась Ольга. — Едем вправо, на

стрелку!

Извозчик глянул на мичмана плутоватыми глазами

и свернул к Неве. Пара полукровных рысаков весело по-

несла коляску.

— Прочтите, Коста, что-нибудь из Надсона. Я так

люблю ваше чтение. Свои-то стихи вы прячете и читаете

раз в год.

— Надсона? — рассеянно переспросил Хетагуров, и

вдруг лицо его выразило непонятную тревогу. — Нет, не

хочу Надсона...

Рысаки перешли на шаг. Впереди медленно двига-

лась колонна арестантов с кандалами на руках. Мичман

привстал на козлах, вытянув шею, всматривался в лица

заключенных.

— Политические, — сказал он тихо. — Друзья-едино-

мышленники Чернышевского, о котором ты читал сегод-

ня стихи.

— Единомышленники Чернышевского? — переспро-

сил Коста.

— Да, здесь, видно, настоящие бунтовщики, — про-

должал Владимир. — И те, что ходили в народ, и из но-

вого племени социалистов, вроде Благоева. Любой из

них готов идти на плаху за идеал свободы.

40

Хетагуров удивленно посмотрел на приятеля. В гла-

зах моряка светилось воодушевление, никогда раньше он

не говорил таким языком. Впервые мелькнула мысль:

«Что-то скрывает от меня Владимир...»

С некоторым недоумением взглянула на брата и

Ольга.

— Безоружные жертвы господина Победоносцева, —

продолжал мичман. — Разумно он употребил свои чрез-

вычайные права — создал внушительную армию колод-

ников...

Владимир как будто не замечал присутствия Ольги

и Коста.

— Нигде в мире нет таких добротных кандалов, раз-

ве только там, где идет торговля черными ра-

бами...

Колонна растянулась почти на весь квартал. Серая

одежда, давно небритые бороды, тусклые от бессонницы

глаза, унылое бряцание кандалов — все оставляло гне-

тущий след в душе.

— Смотри-ка, Володя! — воскликнул Коста. — Петя

Чумак из Херсона! Ты его знаешь. Помнишь, на выстав-

ке картин Вильгельма его хотели арестовать...

— Знаю, он из группы Благоева.

— Ольга Владимировна, — обратился Хетагуров к де-

вушке, — простите, я должен подойти к арестованному.

Может быть, удастся поговорить. Вы поезжайте в «Бе-

лую ночь». Я приду туда.

— Вольному воля, — неопределенно ответила Ольга

и опустила на лицо голубую вуаль.

Мичман торопливо достал из нагрудного кармана

кителя сторублевую ассигнацию с изображением Екате-

рины и протянул ее Хетагурову.

— Возьми, Костя. Если удастся, передай Петру Чу-

маку. Скажи — от мичмана, он знает.

— Вы знакомы? — удивился Хетагуров.

— Мимолетно... Передай, если сможешь... Мне-то

самому нельзя подойти к политическим в офицерском

мундире...

Коста еще раз извинился перед Ольгой и быстро по-

шел вслед колонне.

Остановился, оглянулся на удаляющуюся коляску.

В душе шевельнулось недоброе предчувствие, к сердцу

подступила тоска.

41

На повороте колыхнулась на ветру голубая вуаль и

скрылась...

Вот уже неделю в свободные от лекций и уроков ча-

сы Хетагуров работал на разгрузке барж. Плата сдель-

ная — 8 копеек за каждый тюк или мешок. В течение

дня удавалось заработать рубля полтора.

Коста был крепким мускулистым парнем, только вот

ноги иногда сдавали. На танцах безотказно резвые, а тут

подводили, да к тому же сильно ныло бедро.

От тяжелой работы дрожали руки — когда рисовал,

кисть прыгала по полотну. В таких случаях принимался

за стихи. Крепко сжимая карандаш, писал, писал почти

до рассвета. Устами героя поэмы «Чердак» вел неприми-

римый спор с либералами, ставшими на колени перед

креслом, в котором восседал обер-прокурор Победонос-

цев, и с теми, кто только в тостах работал за просвеще-

ние России. Прототипы были рядом: инженер Владимир

Львович Ранцов, гуляки-болтуны вроде Тарковского.

Возвращаясь в мансарду после встреч с ними, Хетагу-

ров порывисто брался за перо, и лились гневные строки...

Так было после вечеринки в ресторации «Белая ночь».

Коста пришел туда в самый разгар пирушки. Ольги уже

не было. Мичман сказал, что она уехала домой расстро-

енная. Хетагуров вернул Владимиру ассигнацию: К Чу-

маку конвоиры не подпустили. Успел только крикнуть:

«Не унывай, Петро, за святое дело идешь!» Чумак мах-

нул серой арестантской шапкой.

Тарковский произносил громкие тосты о равенстве и

братстве, о «свободной любви», Кубатиев — о своих «ве-

ликих» предках. Коста не пил. Равнодушно, беззлобно

смотрел на красную от вина и обжорства физиономию

Тита Титовича...

Ушел раньше всех. Только что пережитое нашло отра-

жение в новой строфе поэмы «Чердак»:

Все говорят они красиво

О жертвах для народных нужд.

Но речи их звучат фальшиво,—

Высокий идеал им чужд.

Герой поэмы, Владимир, возвращается домой из

«кружковой беседы»:

42

Где фразой лишь одной кудрявой

Пред горстью праздных болтунов

Оратор юный строй державный

Вмиг разрушал и строил вновь...

Он верит в светлое будущее своего народа, но пока

он одинок в своих благородных порывах. И Коста начи-

нал опасаться, как бы его герой з горьком отчаянии не

покончил с собой...

Предутренние туманы поднимались над Невой. Коста

закрывал полукруглое окно мансарды и ложился, не

раздеваясь, на часок-другой. С рассветом он уже ша-

гал к пристани, где его ждала тяжелая работа груз-

чика.

Никто из близких знакомых не знал о том, что Кон-

стантин Хетагуров, сын поручика Левана Хетагурова,

таскает тюки с барж судовладельца и коммерсанта Ов-

цына. Рассказать Коста мог только одному Андукапару,

но тот два месяца назад уехал во Владикавказ практи-

коваться в военном госпитале.

...Во что бы то ни стало нужно хотя бы год протянуть

в академии (на окончание полного курса Коста не наде-

ялся), чтобы лучше овладеть техникой живописи, выйти

на широкую дорогу самостоятельного творчества. Хотя

бы получить диплом преподавателя "рисования —работа

учителя дала бы возможность писать, творить...

Думы не оставляли Хетагурова даже в те минуты,

когда он тяжело ступал по пружинистому трапу с ношей

на спине. Вокруг слышались шаркающие шаги грузчи-

ков, низкие гудки пароходов, подходящих к пристали,

порою звякали склянки на кораблях. От шагавших впе-

реди плыл запах водочного перегара, но солоноватый ве-

тер с моря сразу же перебивал тяжелый дух. Дышалось

легко.

На командном мостике баржи стоял бритый черноли-

цый надсмотрщик-турок с белым шарфом на шее. Смуг-

лая до черноты кожа не позволяла рассмотреть черты

его лица. Выделялись только белки глаз и зубы. Грузчи-

ки звали его «проказой» и втихомолку поговаривали, что