Ленинский тупик

ГРИГОРИЙ СВИРСКИЙ

ЛЕНИНСКИЙ ТУПИК

Что же вы молчите?

Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович

Народ безмолвствует”.

А. Пушкин, “Борис Годунов

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Полвека прошло с того дождливого дня, когда я впервые услышал трубный басище Ермакова.

- Митрич! Дамочка на спичках катит. Неси резиновые сапоги!

Затем прикатила “дамочка”. Круглое белое лицо молочницы рекордистки с обложки журнала “Огонек”. За ней две машины заискивающей перед ней челяди и охраны. “Дамочка” оказалась членом Политбюро КПСС Екатериной Фурцевой.

- Что ж загодя не звякнули мне ? - так встретил ее Ермаков.- Я б мусоришко убрал. Марафет навел…

Твердое чувство независимости и собственного достоинства Ермакова, не сгибавшегося ни перед кем, притянули к нему мою душу, как и душу моего героя. Больше года провел я на стройке Заречья, чуть не спился, совершенно не пьющий человек, так-как Ермаков каждый раз ставил на стол, перед началом нашего откровенного общения, два гладких стакана…

- Что-то зачастили вы к нам, ученые-печеные, - сказал не без удивления - У одного даже два высших образования. А пошел в рабочие…

- Гебист?

- Фольклорист!

- Ну, это в нашем веке одно и тоже!

Посмеялся, повторил уважительно: - Фольклорист! Гебисты мне не представляются. Шуршат поодаль. Познакомьтесь с ним. Кажись, хороший парень. Учен - до ужаса! В древних Афинах живет, как в собственном доме. Может, и подружитесь!

Когда я решил написать книгу о Ермакове, он потребовал, чтобы я сложил, и непременно своими руками, хотя бы одну стенку. “Чтоб понял, каково этим ребяткам - на ветру и в грязи”.

Как же хохотали каменщики над дураком-писателем, хохотали и в одиночку, и “всем миром”, но показывали, учили, как укладывать кирпичи и стелить расствор. А на прощанье зубоскалили уж по доброму: “Чтоб под своей стенкой никогда не ходили. Не дай Бог!”

Издательство “СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ”, куда отнес рукопись, было шокировано откровениями главного героя романа каменщика Александра СТАРОВЕРОВА, депутата Верховного Совета СССР, который, по его словам, посажен в Верховном рядом с властями “ЗАМЕСТО МЕБЕЛИ”

Главный редактор завершила свой отзыв так: “Рукопись Григория Свирского - о бесправии и молчании рабочего в нашем государстве. Она вряд ли может быть предложена нашему читателю. Роман хорошо написан, но тем он опаснее.”

“Если столь еретическую книгу издать, мы автора затем не остановим!” - предрек второй, озабоченный, как видим, лишь тем, чтобы еретика остановили.

Другая половина отзывов, заказанная издательством писателям-профессионалам, чаще всего, не сосредотачивалась на рискованной теме, а радовалась выразительному, сочному русскому языку героев, сохранившемуся лишь в дальних деревнях, откуда и доставляли “по оргнабору” рабочих на московские стройки.

С годами у рукописи набралось восемнадцать положительных отзывов, а издатели откладывали и откладывали выпуск книги. “Ищут собакина”, который бы зарубил крамолу, - объяснил мне Константин Паустовский.

Когда узнал, что рукопись передана новому редактору - отставному полковнику Алексею Ивановичу Крутикову , бывшему начальнику издательства Министерства Обороны, я сказал жене, что это - конец..

Отставные полковники на Руси - народ самый консервативный. Как правило, закоренелые сталинисты, и, отправляясь к новому редактору, захватил рюкзак - для отверженных страничек.

О полковнике Алексее Ивановиче Крутикове подробно рассказано в моей повести “Прощание с Россией”, и потому здесь буду краток.

Прочитав рукопись, полковник спросил меня: - На какой улице строят дома ваши герои, лишенные и человеческих и гражданских прав?

Я развел руками: - Это же роман. А в романе, как вы знаете…

- Пусть они строят на Ленинском проспекте! - прервал Алексей Иванович мои литературоведческие изыски. И потому роман назовем “ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ”.

Мое лицо, видимо, стало кислым, и он заметил с ядовитым сарказмом: “Уж не возражали бы вы, диссидент, назвать ее “УКРАДЕННАЯ ВЛАСТЬ” или того пуще “ЛЕНИНСКИЙ ТУПИК”.

Эта перспектива - даже в моем сознании- еще настолько не просвечивалась, что я расхохотался…

- И так!- строго заключил полковник “ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ”. Все!- И, улыбнувшись, растолковал: - Это единственная возможность прорыва честной книги. Цензура будет читать книгу с таким названием, держа руки по швам…

Когда я, наконец, согласился, он добавил: - В этом случае, нам придется выполнить лишь категорическое требование издательства. Убрать имена вождей и прохвостов. Все остальное остается, кроме трех страничек о страшном трагическом случае на стройке: ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ ведь это не только улица, но и символ ОКТЯБРЯ 1917. У символа столь жутких трагических страниц быть не может…

Прошли годы, автора вполне могли бы остановить, но время - не остановишь! Когда книга, после пятилетних мытарств, поступила в магазины, ее суть была уже публично, на всю страну, выражена смелым человеком писателем-историком Степаном Злобиным на странице отнюдь не смелой столичной “Литературной газеты”:

” Почему молчит рабочий в рабочем государстве?” - так называлась первая, на полстаницы, рецензия, вызвавшая затем поток статей и рецензий.

В предлагаемом ныне первом бесцензурном издании, естественно, возвращены на свои места размышления писателя, возмущавшие самоуправную власть, а так же “запретные” в те годы имена “веселого путаника” Никиты Хрущева и мрачных генералов КГБ, вершивших судьбами и самой жизнью героев этой книги.

Отложенные редактором до лучших времен три странички, конечно, тоже поставлены. Какие? Читатель, надеюсь, и сам поймет. Не маленький он у нас, читатель.

НЮРА

Под прибыл из Воронежа.

Нюра вышла из вагона, беспокойно озираясь, худющая, взъерошенная, похожая на воробышка, выпавшего из гнезда.

Ее никто не встречал.

Одной рукой она покачивала ребенка, завернутого поверх одеяла в кашемировый платок цвета весенней травы. Другой держала самодельный, из некрашеной фанеры, чемодан. Она спускалась по широким каменным ступеням перрона, шаркая огромными катанками с синими печатями на голенищах.

Сырой мартовский ветер трепал флаги с траурными лентами. Флаги снимали.

- Умер кто? - спросила Нюра дежурного в высокой фуражке.

Он не ответил.

Огромный, на белом полотне, портрет Сталина с разбитой в [ ]нижнем углу рамой был прислонен лицевой стороной к стене. Дежурный крикнул кому-то: - Как опустили?! С перепою, что ли? Да еще год назад вас бы за такие дела…

Вздохнув, Нюра огляделась по сторонам. Уборщица на лестнице совком собирала мусор. Она не знала, где находится трест Ермака, и Нюра стала спрашивать прохожих.

“Ермака”? - переспросил мальчик со школьным ранцем за спиной, - это который Сибирь завоевал?

Ну, никто, решительно никто не слышал о таком тресте. Кто-то поинтересовался, не старинное ли это наименование - трест Ермака?

Нюра не знала иного названия. Она твердила, удивляясь неведению окружающих и все более пугаясь своего неведения: - Трест Ермака!.. Да, Ермака!

Нюру провели к справочному киоску. К счастью, за стеклянной стенкой киоска оказалась женщина толковая и быстрая. - А что делает ваш Ермак? - быстро спросила она, скосив глаза на ребенка. - Печет пироги? Чинит ботинки? Ведает домами младенца?

- Нет! - Нюра инстинктивным движением прижала ребенка к себе. - Строит он. Жилье.

Женщина полистала свой справочник, позвонила в какой-то строительный трест и спустя минуту-две выдала в окошко квитанцию, на обратной стороне которой был написан адрес.

Дом с синей вывеской “МОССТРОЙ No3” Нюра разглядела сразу. Возле него толпились озабоченные люди в зеленых стеганках, с буханками черного хлеба и чемоданами в руках. Веснушчатый парень в шинели без погон, показавшийся из дверей треста, пригнулся к ногам одной из девушек: