Примерный сын (ЛП)

- Замолчи, – только и смог выдавить я, у меня дрожал голос. – Замолчи, Нурия.

Она умолкла. Меня охватил безудержный гнев. Я не хотел смотреть на сестру и видеть ее вечно

недовольное лицо, когда она вместе с нами. Я посмотрел на маму, лежащую на высокой больничной кровати с боковыми ограждениями, и взял ее за руку. Со своими седыми растрепанными волосами, с каждым днем все более редеющими, мешками под глазами, пигментными пятнами на коже она постепенно превращалась в беззащитного кротенка, которого так хорошо описал мой племянник. Пока я сострадал самому себе в горах, маленький слепой кротенок снова ошибся дорожкой. К счастью, эта ошибка оказалась не слишком серьезной, но она означала, что кротенок стареет и убегает. В равной степени как и мой пес сегодня, эта старенькая женщина, которая доводилась мне матерью, когда-нибудь исчезнет, уйдет навсегда из моей жизни. Я подумал о Паркере: каково это будет – никогда больше не увидеть его. Мне нужно было выбраться из больницы, я хотел бежать разыскивать пса. Я почувствовал приступ дурноты, мне хотелось исторгнуть из себя эту ужасающе страшную мысль, но приходилось сдерживаться. Я отметил колющую пустоту в груди, тоску, которую не испытывал со дня смерти моего отца. Я чувствовал страх, вернее даже нечто большее – панику. Как тем детям, маленьким скаутам с горы Педриза, мне нужно действовать перед лицом страха, двигаться. Я не мог и дальше терпеть этот узкий, тесный коридор.

- Я должен идти, мама. Нужно найти Паркера.

- Конечно, сынок, конечно.

И я сделал это снова. Я наклонился к маме, в точности как те две сестры, и поцеловал ее. Мне

нравилось целовать ее, снова чувствовать ее близость, и я знаю, что ей это тоже нравилось. На сестру я даже не взглянул. Я вышел из больницы. На этот раз не как душа испуганной, медлительной улитки, а как душа, влекомая самим дьяволом, как безгрешная, верная, беспечная, невозмутимо-неудержимая душа моей собаки.

21. Небеса могут подождать

- Это твоя пижама? – племяшка Амели разглядывала меня из коридора, пока я чистил зубы в

ванной. Я посмотрел на себя. На мне были теплые длинные кальсоны, все в катышках, и старая, донельзя поношенная и застиранная, дедова рубаха. Во сне у меня мерзнут ноги, а телу жарко.

– Фу, какая она страшная, – бессовестно добавила девчушка, ничуть не смутившись.

Спать в старых пижамах еще одна из моих привычек. Я не фетишист и не митоман, ничего

подобного, просто я не придаю этому особого значения. [прим: фетишист – человек, поклоняющийся неодушевленным предметам, приписывая им сверхъестественные свойства; митоман – патологический выдумщик] Я беру разные предметы, как говорится, с миру по нитке, здесь – одну из сестринских футболок, рекламирующих кондиционер-ополаскиватель, там – отцовские штаны или дедову рубаху, и вот тебе готовая пижама. Я плохо изъясняюсь, но я и в самом деле считаю сон особенным состоянием. Ты ложишься в кровать, выключаешь свет и, будучи беззащитным, безропотно принимаешь то, что несет тебе ночь, не зная, что произойдет в тебе самом за это время. Именно поэтому я считаю, что спать лучше в одежде других, потому что одежда, в которой спали другие, защищает тебя, являясь своего рода магическим плащом. Кроме того, во сне можно снова встретиться с этими самыми людьми, которые уже умерли или давно ушли из твоей жизни. Тогда предметы их одежды поддерживают тебя, говоря что-то вроде: “Я тот, кого ты знал. Посмотри, что я ношу. Я не забыл тебя, я помню о нас”. Но объяснять это маленькой девочке было долгим и трудным делом.

- Бабушка не придет ночевать?

- Нет, Амели, сегодня бабушка будет спать в больнице.

- И мама тоже не придет?

- Не придет, мама останется с ней.

- И Паркер?

Несколько часов я кружил на машине по всему нашему району и прилегающим кварталам.

Ужасней всего было на центральном кольце М-30. Я боялся, что мог на какой-нибудь обочине обнаружить безжизненное тело Паркера, но ни живого, ни мертвого тела я не нашел. Я не нашел даже его следа. Я заплакал. Я сидел в машине и рыдал, и мне не стыдно признаться в этом. Меня не покидало чувство вины: если бы я тем утром вывел Паркера на прогулку вместо матери, а не потягивался лениво в постели, если бы я как последний эгоист не торопился поскорее подняться в горы на велосипеде, если бы я не думал постоянно о Корине… Если бы я… Придя домой, я собрался с силами и взял себя в руки, потому что дети были уже здесь, и потому что здесь были мои старые разномастные пижамы, дарившие мне утешение. До Паркера у нас была другая собака, по кличке Монблан. Он умер от старости в возрасте шестнадцати лет. Точнее, у него был рак печени, но он был старым, и мне пришлось его усыпить. Это было очень тяжело и печально, но это совсем другая история. Паркер же был невинной жертвой моей беспорядочной жизни. Я говорил, что не выношу беспорядка, я довольно организованный человек, и тем не менее, моя жизнь при всем ее кажущемся спокойствии и упорядоченности была не более чем хаосом, жуткой неразберихой. Человек с душой улитки. Никогда прежде я не характеризовал себя так перед сном, но каждый день приносил все новые доказательства того, что я таковым и являлся. Человеком, похожим на улитку. Не только внешне, но и внутренне, душой, что гораздо хуже. Моя душа. Человек, владеющий магазином канцтоваров – внешне, а внутренне – бесформенная масса. Отец спросил меня во сне, где была моя душа, куда я ее дел. Или сам черт ее унес? Да никуда, никуда я ее не дел. Я все делал наполовину, жил не своей жизнью, а жизнью студенистого, желеобразного беспозвоночного существа, слизняка. Своей жизнью я пытался повторить жизни других людей, которым и в подметки не гожусь. Думать о том, что ты сам не стóишь и половины того, что значил твой отец, не самая лучшая мысль, чтобы идти с ней в кровать после того, как уложил спать детей. У меня не было ничего, чем я мог бы гордиться. Я спал мало и очень плохо. Вместо того чтобы спать, я вспоминал.

- Висенте…

- Да.

- Что ты делаешь?

- Смотрю телевизор.

- Мама уже ушла. Она сказала, что ты будешь ждать ее у двери универмага “Галерея Пресиадос”

на улице Гойа. Ты его знаешь?

- Папа, ты что, не понимаешь, что я смотрю фильм?

- Не опоздай, сынок, ты же знаешь, что иначе мама потом будет не в духе.

- Небеса могут подождать. [прим: “Небеса могут подождать” – американский фильм 1978г,

Уоррен Битти – сценарист, режиссер и исполнитель главной роли, Джули Кристи – исполнительница главной роли]

- Отличный фильм. Уоррен Битти. Досмотришь фильм потом. Ты его записал?

- Нет, не было кассет.

- Нужно купить. Не забудь, и купи. А Джули Кристи красивая, правда?

- Очень красивая.

- Ладно, Висенте, иди. Целую тебя.

- Я тоже тебя целую.

- Да, слушай…

- Что?

- Мне не так важен сам подарок, так что не покупайте ничего дорогого. Лучше купи что-нибудь

себе, что понравится. И приглядись, что нравится твоей маме, только ничего ей не говори, а завтра мы с тобой сходим в магазин. Ну давай.

- Пока, пап.

- До встречи.

Когда мы покончили с покупками, я проводил маму до автобуса, а сам остался со своей девушкой,

с Лурдес, о которой я так мечтал, которая так хорошо понимала меня и любила, а потом заставила страдать. Может статься, мечта была пропорциональна страданию. В конце концов, согласно толковому словарю, мечта означает всего лишь мираж, галлюцинацию, бредовое желание, полностью противоположное реальности, и она может быть очень болезненной. Я пошел к Лурдес домой, и мы успели провести с ней наедине несколько минут, когда зазвонил телефон.

- Это тебя.

- Меня?

- Да, сестра.

Я удивился, но у сестры всегда был нелегкий характер, так что я приготовился выслушать рассказ

об одном из ее непредвиденных случаев.