Повести, очерки, публицистика (Том 3)

- И чего ты, Фая, встреваешь в это дело... Пусть их живут, как им надо.

- Нельзя, мамонька, не встревать... Вижу, что тут какой-то обман советской власти подстраивают... А мне что? В стороне стоять да поглядывать? У меня, поди-ка, Вася за эту власть голову положил, да и нам с тобой она не чужая.

- Молчи-ка ты, - кивнула Антоновна на старуху.

- Не до нас ей, - успокоила Фаина, - свою долгую печь видит. Что-то у них разговор затянулся. Пойти послушать. - И Фаина, захватив таз с рыбьей требухой, выскользнула во двор. Там увидела у погребицы мирно разговаривающих хозяев и услышала последний наказ Бурого:

- Ты виду не подавай, что знаешь... Будто отродясь не видала.

- То же и он говорил, - ответила Антонина и нарочито громко проговорила: - Ишь, вылетела подслушать, о чем хозяева беседуют. Житья мне не стало от роденьки-то твоей. Давеча вон их мозгленок успел подглядеть, как я с Филей перемолвилась. Прямо в гроб меня скоро загонят.

"Дай-то бог", - подумал Бурый, но вслух сказал совсем другое:

- Христос терпел и нам велел. Не прогонишь ведь по родственному положению. - Обратившись к Фаине, Бурый строго приказал: - Без зову вверх не показывайся, а подавать станешь, не застаивайся.

- Какой мне в том интерес? - ответила Фаина.

- Кто тебя знает... На что-то вон спрашивала, как приезжего зовут.

- Полюбопытствовала, не старый ли знакомец какой.

- А хоть бы и так... Не твое дело нос совать. Помни это.

- Буду помнить, Евстигней Федорыч! Хозяйское одно, наше другое. - И мысленно обругала себя: "Дурой была, что им подсказала. Теперь легче спеться".

Однако тут же утешила себя:

"Все равно, вижу теперь, что тот этому пара. Тоже, видно, деревенский кулачище, только уж в город пробрался и к большому делу прилипает. Как вот отлепить такого?"

С этим вопросом Фаина не расставалась весь вечер, а он выдался хлопотливым. Антонина Архиповна после разговора с мужем проявляла необыкновенную энергию. Она вытащила самую лучшую посуду, придирчиво требовала, чтоб все было "собрано, как при тятеньке", посылала Фаину в огород за укропом и тмином и даже обратила внимание на лапти Фаины.

- Ты бы ботинки надела для такого случаю.

- Нету у меня, - угрюмо ответила та.

- Мои старенькие надень, - милостиво разрешила хозяйка, но Фаина сдерзила:

- На лапти, что ли, твои-то надевать? Иначе спадут.

В других условиях это вызвало бы целую бурю, но теперь хозяйка только поджала губы:

- Вон что! Ей добром, а она зубы скалит!

Поднимаясь не один раз вверх, Фаина больше всего следила за приезжим, которого назвала про себя щукой, видела, конечно, и других, но они ей казались менее интересными: "старый барин" быстро опьянел и чаще прежнего мотал головой и говорил одно и то же:

- Приятно это, а? Этакая отзывчивость, а? в деревне, а?

"Немец" большого усердия к напиткам не проявлял, но сильно налегал на еду. Ему, видно, нравилось, как "собран стол". С большим аппетитом ел уху, а когда Фаина, сменив тарелки, подала на большом блюде разварную стерлядь, "немец" даже встал и раскланялся с хозяйкой.

- Благодарю вас, хозяюшка! В московских ресторанах и то такое блюдо редко увидишь.

Антонина старалась молчать, лишь изредка повторяла;

- Не обессудьте, гостеньки дорогие, на нашем деревенском угощении. . Это приводило в восторг старика, и он бормотал:

- Деревенское, а? Выпьем за хозяйку, а?

Бурый сидел рядом со стариком и усердно подливал ему в рюмку. Щука держался как-то в стороне, словно хотел показать свое невысокое служебное положение и каждый раз, принимая рюмку, вставал и кланялся инженерам: Будьте здоровы, Платон Андреич! Будьте здоровы, Валентин Макарыч! - Заметно было, что он "сторожится". Бурый не раз укорял, что он не допивает, а уносившая посуду Фаина заметила, что остатки в его тарелке сильно пахнут водкой.

- Боится, видно, напиться - выливает, - отметила она.

Заметно "сторожился" и Бурый.

- Не снюхались еще. Боятся один другого, - решила Фаина.

Из отрывков разговора, который ей удалось слышать, Фаина поняла, что строительство будет большое, в пяти километрах от Нагорья, а Бурый старался доказать, что надо строиться тут, рядом с Нагорьем.

"Немец", которому надоели разглагольствования Бурого, даже сказал

- Вы, любезнейший хозяин, просто не понимаете, какое это будет строительство. Для него нужна очень большая строительная площадка.

Бурый все-таки понимал "площадку" по-своему и обещал завтра показать сколько угодно "площадок" под самой деревней и "на ладошку выложить" все неудобства строительства в намеченном месте.

- Сами увидите, что там вовсе и строиться нельзя, - уверял он.

Засиделись чуть не до рассвета. Было уже светло, когда Фаина, перемыв посуду, пошла к себе в малуху. Ее удивило, что калитка не заперта засовом. Выглянув, она увидела вдали на спуске к реке Бурого и Щуку.

"Спелись, ироды! - подумала Фаина. - Как бы им руки-то отшибить?"

С этим вопросом она и ушла в малуху, но уснуть долго не могла, слышала, как вернувшийся с берега Бурый уговаривался с гостем.

- Лошадку-то, думаю, не рано понадобится запрягать?

- Куда там рано. Наш Платоша наверняка к полдню раскачается. Ты его завтра не подпаивай. Неловко в город пьяного везти да еще на моторке. -Всетаки начальство. - говорил гость.

- Ладно. Скажу, что достать не мог. Малость-то, конечно, будет.

При расставании Бурый проговорил:

- Будем, значит, в знакомстве, Филипп Кузьмич.

- Свой своему поневоле друг, Евстигней Федорыч, -ответил приезжий.

Фаине дело представлялось гораздо хуже, чем было. Она не знала, что вся эта тройка в сущности не имела никаких полномочий, и приезд был скорей увеселительной прогулкой. На деле руководители намечавшегося строительства еще не приехали в город, но просили Горсовет подготовить помещение для конторы и чертежной. Горсовет и поручил это бывшему городскому архитектору. Все знали, что старик, схоронив на одном месяце сына и жену, сильно опустился, но знали и то, что большая часть лучших городских зданий строена им, и продолжали ценить его вкус и строительные навыки. Помнили также честную и самоотверженную работу старого архитектора, когда надо было исправлять повреждения, нанесенные городу колчаковцами.