Избранное

канареечного цвета и молниями в петлицах. Тоже прибился к артели. Пот

с него градом, а не хочет отстать, ворочает ящики!

У моего провожатого, смазчика, канта нельзя было разобрать.

Тужурка на нем была замасленная, вся в заплатах, и кант на тужурке

обвисал хвостиками копченого цвета.

Но вот и пушка.

Смазчик забежал вперед и, составив вместе каблуки, вытянулся у

колеса пушки, как вытягиваются новобранцы под меркой.

- Вот она, пушка, гляди!

Колесо пушки своим ободом пришлось ему почти вровень с плечами.

Вот так пушка!.. Колесо в человеческий рост! Да и толстое какое,

с дверной косяк толщиной... Это, видно, не трехдюймовая, не то что у

нас на батареях, - покрупнее калибром!

Смазчик с важным видом повернулся ко мне. Отставил ногу и

сплюнул:

- Крепостная, брат, орудия. По крепостям бить. Видал такие?

Признаться, этаких пушек я и не видывал.

А смазчик, шельма, глядит на меня и в глаза смеется: вот, мол,

теперь и ты, хоть и боец Красной Армии, а стоишь столбом. Ничего ведь

не смыслишь в артиллерии!

Я, не отвечая ему, достал табак и стал для виду крутить папиросу.

"Надо, - думаю себе, - перевести разговор на что-нибудь другое,

мне знакомое, например на динамит".

Но тут кстати подошли несколько железнодорожников - они уже,

видно, закончили приборку.

- Ты что это опять брешешь, Васюк? - лениво сказал рослый

железнодорожник с синим кантом на обшлагах. Он присел на лафет.

- Заладила кукушка про ястреба - крепостная да крепостная... -

усмехнулся другой.

- А если эта орудия осадного действия или, например, для дальнего

боя? - сказал третий.

Все подтрунивали над смазчиком. Разгорелся спор. И тут я увидел,

что железнодорожники, да и сам смазчик, тоже ничего не понимают в

пушке.

"Вот так, - думаю, - бравый народ собрался! Кто же стрелять-то

будет?"

Я пошел от них в сторону и вдруг поскользнулся о что-то круглое,

какой-то бочонок. Гляжу, а это снаряд. Возле борта, накрытые

брезентом, лежат приготовленные снаряды.

Я сразу присел, чтобы измерить снаряд.

Ни аршина, ни фута у меня под руками не было, и я пустил в дело

саперную мерку. Сапер весь из мерок состоит: руки, ноги, пальцы - у

него не руки, не ноги, не пальцы, а меры длины. Ступня в

красноармейском сапоге - фут, шаг или вытянутая рука - аршин, а пальцы

- дюймы и вершки. У сапера заранее все вымерено. Мало ли при постройке

моста или блиндажа случится: сломаешь или обронишь раскладной аршин -

не бежать же в обоз за новым!

Я приложил к задку снаряда мизинец - средним суставом. Средний

сустав мизинца - дюйм. Шесть суставов - шесть дюймов. Вот он какой

калибр - шестидюймовое орудие!

- Ничего себе пушечка! - Я стал откатывать снаряд к борту. - Вот

эта долбанет так долбанет!

- Долбай, да только не по ногам, - вдруг услышал я над собой

сипловатый голос.

Я выпрямился. Прямо передо мной на борту сидел, свесив ногу,

матрос. Обветренное, словно дубленой кожи, лицо, зеленоватые глаза,

прищуренные щелочками. "Заветный", - машинально прочитал я надпись на

бескозырке. Буква "ять" закрашена чернилами, как отмененная в новой

советской азбуке. Так что в золотом ряду букв образовалась брешь, но

все-таки можно было прочесть надпись.

Я отступил, толкнув снаряд в сторону.

- Вот мы и в кубрике, - сказал матрос и расстегнул бушлат. -

Кажись, сюда попал. Здесь, что ли, собираются, которые из штаба?

Он перетянул через борт корзину моченых яблок и спрыгнул с ней в

вагон.

- Закусывай, артиллерия, до обеда еще далеко, - сказал матрос,

устанавливая корзину на лафете, и сам первый взял яблоко. - Вы уж,

ребята, извиняйте, что я без винтовки. Проспал, пока выдавали. Сон

мне, ребята, приснился...

Матрос помолчал, почесывая за ухом и оглядывая исподтишка

слушателей.

Все с любопытством уставились на него.

- Сон приснился, братишки... - Матрос сел на ящик. - Про моего

шкуру-офицера сон, который от моей руки в Черном море утоп... В

городе, слышу, тревога, и соседи уже повскакали, а я лежу, мне нельзя

глаз раскрыть. Досмотреть хочу. Интересно, думаю себе, чем этот сон

кончится. Все ли правильно будет? Так и проспал винтовку. А теперь вот

- совестно сказать - с мочеными яблоками пришлось против петлюровского

кулачья выйти. Уж извиняйте, товарищи...

Железнодорожники, ухмыляясь, слушали беспечную болтовню матроса.

- А вы часом не артиллерист? - осторожно справился смазчик. - А

то вон - к пушке...

- Мм... Нет... нет! - замотал матрос головой, жуя яблоко. - В

рейс с вами схожу - дома-то скучно сидеть, когда вражья сила в город

ломится, - а только не артиллерист, нет!

Матрос доел яблоко и стрельнул огрызком через борт.

- А у вас нехватка, что ли, в артиллеристах?

Двое или трое железнодорожников шумно вздохнули:

- Нехватка...

- Ну, так в случае чего... Я ведь не пассажиром первого класса к

вам сажусь, - сказал матрос. - Помогу, чем могу. Снаряд подать или что

- на это-то у меня ума хватит.

Железнодорожники потянулись к яблокам - и вдруг так и замерли с

протянутыми руками... Из-за города докатился раскат орудийного

выстрела.

- Повесточка... - пробормотал матрос. - Начинается!

Все бросились к винтовкам. Я перетащил свой мешок поближе к

пушке, чтобы держать его на виду.

Снова гул и грохот. Над вокзалом заметались в воздухе

перепуганные птицы. Еще выстрел. Еще... И артиллерия стала бить уже не

умолкая.

Вот он, бой! Сколько уже раз я слышал на утренних зорях эти

медлительно-торжественные, открывающие бой удары наших батарей, а

всякий раз переживаешь их заново... В неясной тревоге замирает сердце.

И вместе с тем неистребимая радость жизни, и задор, и острое желание

сойтись грудью с врагом влекут вперед, туда, где завязалась схватка, и

в нетерпении ждешь приказа...

- Эх, братишка! - Я со всего маху хлопнул матроса по спине. -

Будет дело!

Он пошевелил под бушлатом лопатками и крякнул.

- Наши бьют, - сказал он, - прежде тех начали...

К матросу подскочил смазчик:

- А откуда ты знаешь, что наши? Кто тебе сказал?

И, не дожидаясь ответа, смазчик прислонил винтовку к колену и

начал торопливо и неумело заталкивать патроны в магазин.

- Да сам разве не видишь? - сказал матрос. - Разрывов-то нет,

чисто над городом.

Он взял из рук смазчика винтовку, зарядил, поставил на

предохранитель и подал ему.

Все кругом зарядили винтовки и стояли как в карауле, не зная, что

делать дальше.

Матрос потянулся и зевнул:

- А кто у вас, ребята, обед варит? Кок есть?

Я быстро взглянул на него, думая, что он это для шутки сказал. Но

лицо у матроса было деловито-серьезное.

Кока, понятно, не оказалось.

- Э, братцы, без кока дело не пойдет, - сказал матрос. - Это вам

не на берегу - воевать поплывем!

Пошутили, посмеялись - и выбрали в коки смазчика.

- Вот так и будет, - скрепил решение матрос, - ему это как раз с

руки: и буксы помажет, и в кашу сальца положит. Только смотри, кок, не

путай, какое сало в буксы, какое в кашу класть!

Матрос пошарил по углам вагона, отыскал там в барахле два целых

мешка, встряхнул их и взял под мышку.

- Давай пойдем, кок, грузиться. Я при тебе баталером буду.

Оба спрыгнули на перрон.

- А вы не задерживайтесь в городе очень-то! - закричали им вслед

железнодорожники. - Мало ли, приказание может выйти или еще что!

- Успеем, - сказал матрос. - Паровоза вон даже нет, никуда вы без