История моей матери. Роман-биография (СИ)

- Мне надо решать,- объяснила она.- Если через год в высшую школу поступать, то, наверно, лучше повременить со всем этим.

- Да уходи совсем и навсегда!..- Это вмешалась в разговор Люсетта: до сих пор она сдерживалась в присутствии Рене, а тут разошлась не на шутку.-Зачем тебе этот маразм?! За который никто не платит? - За время, что прошло с памятных уроков музыки, она ожесточилась, почерствела и подурнела. Ей было далеко за сорок.

- Начинается! - Робер отвернулся.

- А что ты можешь возразить на это? - враждебно сказала она ему.- Ты же сам все сказал! Может, ты к себе это наконец применишь? Сам же говоришь балаган для дураков?

- У революционеров своя логика,- сказал Робер.- И разные бывают революционеры. Не одни только легальные.

- Я одного только вижу! И что за логика еще?! - взорвалась та.- Чтоб жена весь день работала, пальцы о рояль разбивала, а ты в своем бюро время проводил - не знаю, за кого ты там: за сторожа или за сводника!

Робер покачал головой:

- У тебя других фантазий нет? Я не хочу ни от кого брать денег, не понятно разве? - Он глядел с нарочитой веселостью.- Деньги - это кабала: сунь голову, тебе тут же хомут на нее накинут. А так все просят, одолжаются. Я анархист - мы денег не признаем,- еще и пошутил он.

- Признаешь только те, что я зарабатываю! Барон какой!.. Да что ты хоть там делаешь? - воскликнула она и обратилась к Рене как к свидетельнице.-Пять лет с ним живу и никак понять не могу!

- А тебе и не надо,- добродушно сказал Робер.- Существует конспирация.

- Чье это бюро, отец? - Рене уже понимала кое-что в этих делах.

- Было анархо-синдикалистов.

- А теперь?

- Тоже их. Только не платят. Денег нет, а к русским на поклон идти не хотят.

- Но кто-то платит за все? За аренду. Она высокой должна быть.

- Большая,- признал он.- Но не такая, как ты думаешь. Контракт до войны заключался - деньги, по нынешним понятим, мизерные, такими и остались, поскольку плата не изменилась. Но платить надо, а когда денег нет, то маленькие или большие - все одинаково... Я плачу - кто ж еще? - втихую пояснил он, будто Люсетты не было рядом.

- Видали! - вознегодовала та.- Он, видите ли, платит! Хоть бы ты чаще приходила, Рене,- может, я еще что узнаю! Это ты платишь, Робер? А может, я с моею подагрою?!

- Не ты. Есть и другие источники. Но после оплаты счетов ничего не остается,- признал он.- Что ж делать? - Он пожал плечами.- История - это такая дама: не любит, когда к ней пристают с неоплаченными счетами.

- Что?! - взорвалась его конкубинка.- Ты меня сегодня добить хочешь!.. Вот и женился бы на ней, на даме этой! Хорошая бы вышла парочка!

- С историей? Мы и так с ней помолвлены,- пошутил Робер. И чтоб не звучало похвальбою, прибавил: - Не я один. Она вон тоже.- И указал на дочь.-Мы оба с ней повенчаны.

- Христовы невесты! - не выдержала та.- Обоего пола! Не слушай его, Рене! Учись, получи какую-нибудь профессию - чтоб этих Альфонсов в глаза не видеть! Подальше от них держись и живи в свое удовольствие! Ты знаешь, что такое жить в свое удовольствие, Робер?

- Знаю. Только этим и занимаюсь.

- За счет других! Революционер чертов! Коммунист проклятый!

- Я не коммунист. Ты меня не обижай.

- А кто ж ты есть?

- Я сам по себе. Маркса, правда, иной раз почитываю.- Он повернулся к дочери, посчитав разговор с женой законченным.- Что верно - так это то, что не нужно нашему брату обременять себя семьею. Не выходи замуж, Рене. Пока впритык не припрет. У меня, например, это не получилось. Сколько ни пробовал, все боком выходит.- Это была запоздалая месть Люсетте.

- И кто виноват в этом? - спросила жена.

- Кто? Я, конечно,- отвечал по обязанности тот, совсем в этом не уверенный. Люсетта поглядела на него, будто в первый раз увидела.

- Вот поэтому тебя в семье твоей и видеть не хотят! - выругалась она.-Не знают, чего от тебя ждать. Того гляди, приведешь в дом какого-нибудь головореза!..

Семья Робера, действительно, не то что бы окончательно порвала отношения с ним, но не звала к себе и комнату его, пока что бы временно, отдала няньке, нанятой для сына Андре и Сюзанны. Робер приходил туда лишь на празднование дня рождения матери: святой день для всего семейства. Он был как отрезанный ломоть - с этим смирились и с Робером мысленно простились. Французы суше и решительнее русских: они долго и упорно помогают попавшему в беду родственнику - но только до тех пор, пока не выяснится, что он сам ничего предпринимать не хочет, напротив, упорствует в своем бедственном, на их взгляд, положении и чувствует себя в нем как рыба в воде. Тогда о нем забывают и вычеркивают его из памяти: даже мать Робера, которой, по российским представлениям, следовало печься о сыне до гробовой доски, вела себя так же. Вслед за Робером забыли и о Рене. Яблоко от яблони недалеко падает, и грехи отцов ложатся на детей - что бы по этому поводу ни говорили и ни думали все либералы и гуманисты мира.

Робер обиделся. Дом до сих пор был его слабым местом.

- С чего ты взяла?

- Как - с чего?! Твоя дочь родная - а ты ее черт знает куда толкаешь! Не ходи, Рене, в этот гадюшник! Я туда ни ногой - там какие-то сомнительные личности околачиваются!..- И не находя слов, чтоб излить чувства, ругнулась несколько раз подряд, будто одного было недостаточно: - Merde! Merde! Merde!

Именно в разгар этой брани и пришли гости - те, что договаривались с отцом о встрече: высокий в рабочем комбинезоне парень лет тридцати, на вид деловитый и сосредоточенный, и другой, помоложе: невысокий крепыш лет двадцати пяти, живой как ртуть, бойкий и улыбчивый - хотя внешность, говорят, обманчива. Одеты они были самым обыденным и непритязательным образом, а вели себя так, будто пришли не из-за Рене, а к отцу по своим делам: не заговаривали с ней, а лишь незаметно к ней присматривались.

- Мы не опоздали? - Крепыш сверился с часами: несмотря на кажущуюся беспечность, он отличался пунктуальностью и жил по часам.

- Нет,- успокоил его Робер.- Рене пришла по-родственному, раньше времени.

- Пойдем в бюро? - Гость покосился на Люсетту, чью ругань слышал еще с лестницы: сейчас она насторожилась и глядела во все глаза, будто в дом вошли как раз те головорезы, появление которых она предсказывала.

- Пойдем, конечно. Дела в бюро делаются, а не дома.- И Люсетта только головой мотнула, не зная, как еще выразить свое негодование: несмотря на все опасения, ей хотелось послушать, о чем будет говориться.

Крепыш, угадав причину семейного скандала (что нетрудно, поскольку она почти везде одна и та же), стал втолковывать Роберу, не упуская из виду Рене:

- Слушай, надо бы тебе какие-нибудь деньги у нас брать. Без денег капитализм не работает. Мы у тебя время отнимаем.

- Да мне все равно делать нечего,- снисходительно возразил тот, после чего Люсетта разве что на стену не полезла от обуявшей ее злости.- Не старайтесь, ребята. Для меня это вопрос принципа. Я не хочу ни от кого зависеть.

- Но мы-то от тебя зависим! Кто платит за эту хату? Я слышал, ваши перестали?

- Вроде так,- признал Робер.

- Значит, ты хозяин заведения. Частное профсоюзное бюро. Бывают же частные детективы? А ты частный профсоюзный работник. Бери гонорары. Поэтому тебя и не считают у нас своим - раз денег не берешь. Работаешь - и все даром,- и посмотрел на Люсетту, призывая ее в союзницы, но она не клюнула на эту удочку - только вспылила еще больше, негодуя и на Робера, и на его лицемеров-подельников.

- Я на вас и не работаю,- сказал Робер.

- А что ты делаешь? Бери деньги, говорят.

- Подумаю,- сказал тот: чтоб он отвязался.- Познакомься лучше с моей дочкой. Ее Рене звать. В лицее учится. А это Андре и Шая.- Шая был тот ловкач, что всучивал отцу деньги, зная наперед, что он не возьмет их.

- Она у тебя в лицее учится, а ты денег не берешь? С такой дочкой? Бери, Рене, в свои руки предприятие. Отец твой прогорит в два счета при таком ведении дела... Значит, это и есть твоя дочь, Робер?