История моей матери. Роман-биография (СИ)

- Она и есть,- сказал отец.- Не только в лицее учится, но еще и секретарь комсомола девятого района.- Шая уставился на Рене с любопытством.-А недавно листовки на колониальной выставке разбросала.- Он явно хвастался геройствами дочери.

- Не я одна,- возразила Рене, движимая чувством справедливости.

Шая еще раз присмотрелся к ней.

- Эту историю я слышал. Как разбросали?

- Через крышу.

- И это в газетах было. Потом кто-то по вашим следам прошел. Но наверх-то как попали?

- Тоже по крышам.

- Это понятно. Не на дирижабле же. На крышах половина дел в Париже делается. Прыгали с одной на другую?

- Там доски были заранее заготовлены.

- Досточки! Моя мечта! У меня такого комфорта никогда не было. А как на первую крышу прошли? Там же консьержка обычно сидит? Надо зубы заговаривать: труба, мол, наверху засорилась или еще что...

- Дом не был заселен. На ремонте.

- Тогда я пас. Это ловко. Заранее все обошли. Мои поздравления. Покажешь мне потом этот дом - может, пригодится...

- Листовки разбрасывать?

- Нет, что похуже! - Шая засмеялся, Рене подумала вдруг, что он домушник, но поглядев на него, отвергла это предположение. Тот повернулся к товарищу: - Нам, Андре, надо переговорить. Об этой последней почте,- и махнул конвертом, который вытащил, как фокусник, из кармана. - Я с Жаком говорил, он ничего про это не знает. Надо ехать,- и исподтишка глянул на Рене.- При ней можно? - спросил он отца.

- Думаю, можно.

- В общем, поезжай,- сказал он Андре.- Я тебе сейчас гроши выдам.

- Все вдвое,- сказал тот.- На два билета.

- А это зачем?

- Пусть Рене посмотрит, как это делается. И мне хорошо - для прикрытия.

Рене опешила, оглянулась на отца, но тот нарочно глядел в сторону. Впрочем, Рене была не против путешествия. Она любила ездить по стране, но это редко ей удавалось. Она спросила, куда они собрались.

- В Бретань.- Шая помешкал, разыгрывая нерешительность.- О ней, Андре, разговору не было. Надо Жака спросить. Я понимаю, тебе не терпится,- не без зависти и не без яду в голосе заметил он.- Но без Жака пока отставим.

- Значит, поездка откладывается,- объявил Рене будущий попутчик и улыбнулся, обнажая ровные белые зубы.- Но думаю, ненадолго...

В Бретань поехали через пару дней. Стоял по-летнему теплый солнечный день. Поезд шел до Сен-Бриека. Они приехали туда в послеобеденное время. Андре решил задержаться в городе, прежде чем ехать к месту назначения.

- Лучше здесь обождать,- объяснил он,- чем торчать там у всех на виду. Чем меньше место, тем в нем больше любопытных.

Они сели в привокзальном кафе. Андре заказал пиво с креветками.

- У меня с деньгами туго,- честно предупредила она его.

Он широко улыбнулся.

- Еще чего? "Юманите" платит. Поэтому, наверно, и прогорели.

- А при чем здесь "Юманите"?

- Мы же с тобой по письму рабкора едем. Не знаешь, кто такие рабкоры?..- Рене не знала.- Что ж ты знаешь тогда? Плохо газеты читаешь.

Ее не в первый раз упрекали в этом. Все, кто так или иначе был связан с партией, считал своим долгом, неукоснительной обязанностью и едва не удовольствием читать ежедневный орган Компартии - ей же он казался пресным и похожим на церковные книги: прочтешь строку и знаешь, что будет дальше. Но она, конечно, никому об этом не говорила. Принесли пиво.

- Любишь? - спросил Андре, сдувая пену.- Я обожаю. Шая только не хочет его в счет включать. Хороший парень, но этого я в нем не понимаю. Вина еще, говорит, закажи. Чтоб во Франции жить и вина в обед не пить!

- А почему его зовут так странно?

- Шая? Потому что еврей. Исайя по-нашему. А он настаивает, чтоб его Шаей звали. Знаешь, кто такие евреи?

- Знаю, в Библии были.

- Почему только в Библии? До сих пор живут и здравствуют. У них способность к языкам обалденная. Ты по-иностранному можешь?

- Могу. По-немецки прилично говорю и по-испански.

- Откуда?! - изумился он.

- В школе учили. Надо было уроки делать.

- То-то я не знаю ни шиша. Уроков никогда не делал... А я уж решил, ты иностранка. Шая из Польши, кажется. Или Галиции. Где Галиция - не знаешь?

- Нет.

- И я тоже. Так оно веселее, когда ничего не знаешь. А рабкоры сообщают нам, какие у них на заводах и предприятиях законы или правила безопасности нарушаются, и мы на проверку едем. Как сегодня.

- И на это много денег уходит?

- А что делать? Не к себе же их вызывать.- Он помолчал.- В этот раз рабочий на аэродром жалуется: шум, пишет, над головой страшный. А администрация ему: ты что, в лес работать пришел? Должен был знать, куда идешь. Надо заглушки на уши давать, а они не знают или экономят. Я-то вообще секретарь профсоюза авиационных рабочих севера Франции, но сегодня афишировать этого не будем, ладно?.. Сколько сейчас? Надо еще не напугать их. А то приедем в поздноту - кто такие да что? Переполошатся.

- Не написал, что приедешь?

- Нет. Писать еще хуже. Вся деревня будет в курсе - начиная с почты и кончая аэродромом. Посидим и поедем. Или пойдем. Тут недалеко - можно и пешком пройти. Если не возражаешь.

- Нет, конечно.

- А то, что домой сегодня не попадешь, тоже ничего? Потому как оттуда мы сегодня не выберемся.

- Ничего. Я для родителей у отца ночую.

- Он у тебя как бы алиби?

- Как бы. Вообще я с отчимом живу.

- Ясно. У семи нянек, говорят... Пойдем? Или еще пива выпить?.. Нет, хватит - все-таки на задании. И газету надо поддержать: совсем уже обанкротились...

Они пошли по обсаженной тополями дороге, по обе стороны от которой зеленели недавно засеянные поля.

- Красота какая! - не выдержал Андре и размечтался: - Бросить бы все да осесть тут, в какой-нибудь деревушке.

- А что мешает?

- Да разве отпустят? Повязан по рукам и ногам.

- Семья?

- Нет, семьи нет. Кое-что похлеще... Есть подруга, но, наверно, уже бросила. Никакой девушке не объяснишь, почему все время по стране мотаешься. У вас на все одно объяснение. А я сказать не могу. Потому как конспирация...- и пошел по полю, к сохранившемуся посреди него островку прошлогоднего гороха.

- Не топчи зелень,- сказала она ему.- И вообще, не твое это.

- И что с того? - Он вернулся.- Не хочешь? - Она отказалась от его подношения, он распробовал, согласился: - Невкусный! - и выбросил.

- Потоптал поле - зачем? Чтоб прошлогодний горох попробовать? Городские - ничего в сельском хозяйстве не смыслите.

- А ты еще и крестьянка? Со своими иностранными языками?

- Была когда-то. Но до конца это не проходит...- И Андре, не знакомый с этой точкой зрения, скорчил непонятливую физиономию и задумался...

Рабкора - вернее, человека, написавшего письмо в "Юманите",- они нашли по адресу, стараясь не расспрашивать местных и читая редкие дощечки с названиями улиц, которых здесь было немного. Корреспондент только что вернулся с аэродрома. Это был недалекий, рассеянного вида человек лет пятидесяти, с простым крупным продолговатым лицом, совсем недавно крестьянин, а ныне - уборщик территории построенного рядом аэродрома. Об этом аэродроме в редакции "Юманите" ничего не знали. Вначале он испугался гостей, потом, когда те представились, разошелся:

- Да, понимаешь, орут как оглашенные! Спасу никакого нет! Что ж это за условия труда? Уйду от них - уши себе дороже!

- А что толку, что уйдете? Рядом ведь живете? У вас хозяйство? - и Андре оглядел небольшой дом и участок.

- Есть, да не хватает на жизнь - поэтому и пошел туда. А там вон как! Напишите - может, реветь будут меньше. Жены не слышу уже!

- Может, оно и к лучшему? - рискнул пошутить парижанин.

Тот конечно же его не понял:

- Почему? Она лишнего не говорит. Скажет, если вода, к примеру, в бадье кончилась или когда за дровами идти. Все по делу. А я и собаки иной раз не слышу. Как это: в сельской местности жить и ни жены, ни собаки не слышать? Самолеты только и орут.