Узлы

- Да потому, что это закон жизни! Неужели не понимаешь? Кто-то воевал, страдал, умирал, чтобы ты сегодня ходил по земле!

- Говоришь, не можешь идти на обман?.. Почему обман? То, что само в руки идет, почему не взять? Я вот раньше очень толстым был. Доктор придумал мне лечение. Ди-е-та. Чуть не сдох я от этой диеты. Сам доктор испугался, махнул рукой - ешь что хочешь. Не зря люди говорят: "Лучше умереть сытым, чем жить голодным". Можно ли не доить корову, которая дает много молока? Понял?! Будь другом, отложи это дело со штуцером. Придумай что-нибудь, скажи - дополнительная проверка нужна. Кто будет возражать?

- А совесть?

- Совесть? - Гамза хмыкнул. - Когда в карманах пусто, кому придет в голову о совести болтать? С луны ты, что ли, свалился?

- Да нет. Немножко похуже мне курорт достался...

- Понятно...

Он несколько минут шел молча, как-то яростно вдавливая огромные свои ступни в рыхлую, расползающуюся колею дороги. Напоследок спросил глухо:

- Ну, как же будет? Только месяц...

- Ни дня не дам, Гамза, - не торгуйся зря. Представь себе, есть на свете и такое, чему цены нет. Не купишь.

Гамза коротко вздохнул, развел руками.

- Что поделаешь... Пусть будет по-твоему. Нельзя, значит, нельзя. Будь здоров.

Он зашагал обратно. Еще долго слышал Васиф, как чавкала грязь под его сапогами.

На другой же день Васиф лично проверил размеры штуцеров. Все шло по заданной норме. Будто ношу тяжелую с плеч скинул. Но жизнь научила его не очень доверять благополучному течению дней. В самом покое мерещилось ему надвигающееся препятствие. Так оно и бывало чаще всего в последние годы распутаешь один узел, смотришь, другой по рукам свяжет, еще покрепче, посложней. Он и сейчас, когда, казалось, все устроилось и самое худшее было позади, не мог избавиться от беспокойного ожидания. Хоть и знал - все препятствия, которые придется еще преодолевать, будут полегче тех, от которых поседели виски. И все, что связано с работой, с поиском, - как дорога к намеченной цели, пусть нелегкая, петляющая по крутым склонам, но есть в ней огромный и радостный смысл. Где-то там впереди чистый, животворный источник.

Так думал Васиф, беспокойно ворочаясь на своем жестком холостяцком матраце. Уснуть никак не удавалось. Его тюфяк из давно не чесанной ваты сбился жесткими комьями. Как ни повернись, будто на камнях лежишь. В Сибири он спал на мешке, набитом сухой травой. Благо неподалеку была конюшня, можно было часто набирать в мешок свежее сено. Придешь усталый, вытянешься на матраце, приятно пружинит под тобой, похрустывает. Закроешь глаза, и кажется, вроде в травах пахучих лежишь на лугу некошеном. А здесь... Эх, жизнь холостяцкая! Иные завидуют, как же - комната есть своя, сам себе хозяин. А что толку, если не с кем слова сказать, из каждого угла одиночеством веет.

Стоило потушить свет, как в темноту просачивались ночные звуки подвыванье буксующей вдали машины, шелест дождя, бормотанье вахтерши: наверное, ходит и считает недостающие чайники - их растаскали по комнатам общежития.

Он закрывал глаза, и тотчас из радужных лучей выплывало одно и то же вскинутый профиль смеющейся Пакизы, напряженное лицо Рамзи. Перед этим видением отступало все - буровая, заботы о транспорте, люди, такие родные, с которыми накрепко сплавила его работа, - все, чем жил он днем.

Вычеркнуть, забыть ее навсегда. Поставить точку - урок слишком поучителен, слишком дорого платил он за свою доверчивость, чтоб еще и это...

А сердце ныло в ожидании, спорило с рассудком, сердцу не было дела до железных законов логики.

Он вскочил, распахнул окно. Дохнуло осенней сыростью, капли дождя охладили горячий лоб. Вернулся в постель и через несколько минут забылся в тяжелом сне.

...Та же автобусная остановка. И ветер. Смеется Пакиза, опираясь на руку Рамзи. Он хочет догнать их, но гривастые, холодные волны отшвыривают Васифа. Ну что ж, пусть гуляют. Васиф остается у кромки тротуара, и море яростно кидается на его босые ноги.

- Ты простудишься, уйдем отсюда, - Пакиза вернулась за ним, тянет за руку.

- А тебе не все равно? - кричит он ей в лицо. - Вон он ждет тебя, иди.

- Кто? Кто меня ждет? Я так долго искала тебя.

- Рамзи тебя ждет. Я видел своими глазами, как ты гуляла с ним.

- Я?!

- Да, ты! И нечего смотреть на меня своими лживыми глазами.

Пакиза больно хлестнула его по лицу. Как в кино - пощечина, от которой дергается голова.

- Как ты можешь? Я гуляла с Симой! Не смей клеветать на меня, сумасшедший!

- Да, да, она гуляла со мной, - подтверждает Сима.

Но почему она стала такой огромной, что не может войти в ворота, за которыми в тени стоит Васиф. Ее гигантские пальцы хватают чугунное литье, тянутся к голове Васифа.

- Открой, Васиф! Открой!

Вскочил в холодном поту, заметался по комнате. В дверь стучали тихонько, но настойчиво. Обалдело, ощупью нашел выключатель, открыл дверь.

Живая, не из сна, стояла Сима на пороге. И мокрыми, тонкими пальцами стряхивала с лица прилипшие пряди.

- Подожди!

Васиф захлопнул дверь, быстро оделся.

Зачем она... Знает, что я живу один. Что подумают соседи?

Как говорит Саади, "нельзя быть спокойным наедине с красавицей. Даже если тебе удастся укротить свою страсть, ты бессилен против злых языков...". Что ей понадобилось среди ночи?

Он рывком распахнул дверь.

- Что случилось?

- Одевайся скорей... Пойдем!

Она, наверно, бежала, на обычно бледном лице полыхает лихорадочный румянец.

- Куда? Что с тобой? Я не могу пригласить тебя в комнату. У меня здесь... Сама видишь.

- Я не в гости пришла, - отрезала. Сима. - Пойдем! Штуцеры!

- Сейчас.

Он сорвал с гвоздя плащ. Через несколько минут они вышли на дорогу, ведущую к промыслам. Дождь почти перестал, где-то рядом в канаве журчала вода. Сима старалась не отставать, почти бежала рядом, цепляясь за рукав Васифа на скользких местах. Заметив, что она задыхается, Васиф сбавил шаг:

- Ты спокойней. Говори толком. Когда заметила?

- Вот уже два дня. Суточная добыча растет... А диаметр штуцера в журнале... шесть сантиметров. Не пойму, в чем дело. И вот сегодня... Кажется, когда вы уходите домой, кто-то увеличивает диаметр. А утром... Утром все в норме.