Узлы

Васиф подошел к самой воде. Парень, обнимающий девушку, спрятал ее лицо на своем плече, кашлянул. Васиф заторопился дальше. Ох уж эти влюбленные. Ничего не видят, кроме друг друга. Вон как косятся прохожие, а они будто во всем мире одни.

Волна мягко лизнула носки его ботинок и с ворчаньем улеглась меж камней. Он стоял и думал о неизменности этого сверкающего под солнцем движения. Рождаются и уходят поколения, меняется лик земли, обагренной кровью и пожарами войн, отступают пески пустынь, растут города. А море все так же величаво, непокоренно пенится у берегов, качает, дробит отраженье бегущих облаков. Странно... Море может вдохнуть в человека тревогу - позовут вдруг дали необъятные, затоскуешь, потянешься к неизведанным дорогам. А случается, неумолчная песня моря войдет в сердце удивительной тишиной, покоем, уведет далеко в детство тропами памяти... Васиф мысленно увидел себя мальчуганом. Сыплется, льется золотыми струями горячий песок с ладошек, хрустит на зубах, липнет к потным плечам. Но еще немного, и колодец готов. На дне его белыми паучками влажно блестят ракушки. Рядом крепость с тайными туннелями, башнями. Хорош-шш-оо... Хорош-шш-оо, - вздыхает море. Трудится мальчонка, изредка оглядываясь на мать. Подоткнув повыше подол юбки, она моет ковры у скал, помахивает веничком, и ветер вот-вот оторвет от земли смуглые обнаженные ноги.

Потом они вместе тащат домой палас, и Васиф, совсем как мужчина, подставляет худое, вздернутое плечо под мокрый тяжелый край скатанного ковра.

Он очень любит помогать матери. Затеет она варить дошаб* - Васиф тут как тут. Влезет ногами в выдолбленное из камня корыто, давит пятками упругие виноградины, скользит, хохочет. Или отнимет у нее ведра и сам польет огород. А потом они сидят под старым инжиром и пьют вместе чай, дожидаясь отца с работы. Косы у мамы были до колен. Расшалится мальчишка, мать обовьет его тонкую шею жгутами кос - сиди, как привязанный. Но разве это было наказание? Руки матери вкусно пахнут солнцем и печеным хлебом. Притворится сердитой, а глаза смеются лукаво...

______________ * Дошаб - варенье из винограда.

Прошло все. Как следы на песке, зализанные морем. Нет, теперь он не может жаловаться на судьбу. Не только в сказках побеждает правда. У него любимая работа, друзья. В доме Акопа и Мустафы его считают родным.

И все-таки... Что-то в отношении Мустафы настораживало Васифа. О чем бы ни зашел разговор, Мустафа все старался незаметно свернуть к прошлому Васифа. Все чего-то допытывается, выспрашивает номера войсковых частей, фамилии командиров, однополчан...

Однажды Васиф не выдержал:

- Слушай, что ты стараешься? Что хочешь узнать, спроси прямо!

Мустафа рассмеялся...

- Ну и характер у тебя! Ты, наверное, к собственной тени относишься с недоверием. Зря это ты. Просто, думаю, может, с кем из моих товарищей пришлось тебе воевать.

Но в ответе его Васиф не уловил искренности. Да и смешно: о каких товарищах мог думать Мустафа, которых бы Васиф не знал. В последнее время он даже стал избегать встреч с Мустафой. На работе они виделись каждый день, а дома... Домой к Мустафе Васиф не заходил уже месяц. Не тянуло. Каждый разговор с Мустафой оставлял неприятный осадок.

Неужели все еще проверяют? И Мустафа, как говорится, прощупывает? Но какая в этом необходимость?

Нет, трудно поверить, чтоб Мустафа был заражен подозрительностью. Не может он стать таким. Неприятно, я стал мнительным потому, что таскаю на себе тяжесть чужих сомнений, как человек, у которого "что-то было". Разве не своими ушами слышал разговор двух молодых рабочих: "Работать можно. Ничего человек. Правда, что-то у него там было..."

Может, и Пакиза, продумав на досуге все то, что он сам рассказал ей тогда в вагоне, предусмотрительно решила уйти в сторону.

Нет. Так можно сойти с ума. Разучиться видеть небо, игру солнечных бликов, слышать детский смех, теплоту и искренность приветствий.

Нет... Просто образ Пакизы раздвоился, будто знал он две Пакизы. Ту, желанную, милую, с которой расстался на перроне бакинского вокзала. И другую, встреченную на автобусной остановке - чужую, далекую, целиком поглощенную спутником. Но кто дал ему право ревновать, что-то требовать, обижаться. Что их связывает? Случайное, ни к чему не обязывающее знакомство?

Почувствовав усталость, Васиф присел на скамью рядом с грузным стариком в толстых роговых очках. Чуть вытянув шею, тот смотрел на плывущего вдоль берега юношу лет шестнадцати. Сильными, размашистыми движениями тот рассекал встречные волны, стараясь опередить лодку, следующую параллельно.

- Нет, вы только посмотрите, - кипятился старик, - мы сидим здесь в пиджаках, в пальто, а мальчишка голый в воде!

- Молодой! - отозвался Васиф. Особой охоты ввязываться в разговор не было.

Старик обрадованно обернулся к соседу.

- Разве дело только в молодости? Привычка. И я в его годы... На фронте в снегу приходилось спать. И ничего. Не чихнул даже. А с войны вернулся уют незаметно заел. Теплая постель, мягкий диван, удобное кресло. Всякие там шарфики, фуфаечки. Разнежился, куда там!

Старик недовольно фыркнул.

- Это зачем вы так о себе... Вот на бульваре же бываете. Пешком, наверное, ходите много. Вы пенсионер?

- К сожалению.

- Почему "к сожалению"? Говорят, в каждом возрасте есть что-то свое, хорошее. "Счастливая, спокойная старость", - как пишут в газетах.

- Чепуха! Все чепуха! - Старик разволновался, в бронхах его что-то заскрежетало, засипело, как это бывает у старых курильщиков. - Какое может быть счастье в покое? Я работал мастером в ремесленном училище. Забот только успевай. Всем был нужен, всем. А теперь вот... обульварился.

- Слово какое придумали...

- От безделья не то придумаешь.

- Непонятна ваша обида. Вы же всей своей жизнью заслужили право на отдых.

- Не в этом дело! Каждый пацан знает, что морской воздух целебен. Но все должно быть в норме. Нельзя же годами сидеть на бульваре, перемывать кости ближним и ждать, когда придет смерть. Посидите когда-нибудь, прислушайтесь к болтовне пенсионеров. Каждый, перебирая прошлое, вытаскивает оттуда только добрые дела. Послушаешь со стороны - ну прямо ангелы. Или непризнанные герои. А об ошибках, о том, сколько крови портили и близким и подчиненным, - ни слова. Надоело! Не хочу! Завидую тем, кто работает. Зачем меня проводили на пенсию, всякие красивые слова говорили, подарки?.. Зачем? Разве я потерял трудоспособность? Нет. Наоборот, у меня потом сразу давление подскочило. Дома ворчу, придираюсь, не в свое дело лезу - своего-то нет. Бакиханов в одной из своих книг очень хорошо сказал. Не слыхал? "Если ты не у дел, знай, что земля и камень лучше тебя, потому что в дело идут".