Гори, гори, моя звезда

- Ты... - признался Башмаков.

- Вот и давай! - распорядился Аркадий, взглянул на растерянное лицо Башмакова и, будто невзначай, сунул руку в карман куртки. Знал бы Федька про маузер, еще не такое бы лицо сделал!..

Из реального Аркадий вышел уже в сумерки. Пятнами белел снег на черной подтаявшей мостовой, блестели мокрые ветки деревьев, за высокими заборами лениво лаяли собаки.

В соборной церкви шла вечерняя служба. В раскрытые настежь двери Аркадий увидел множество маленьких желтых огоньков. Это горели свечки в руках у прихожан. Впереди стояли монахи и монашенки в черном, позади них понаехавшие из ближайших деревень бабы в платках и полушубках. Они шептались о какой-то огненной комете, о новоявленном святом, который предсказал конец света на той неделе, в пятницу.

Аркадий хотел было пройти мимо, но услышал странное зловещее пение церковного хора, прерываемое густым басом. Он подошел к двери, поднялся на носки, вытягивая шею и стараясь разглядеть, что происходит в церковном полумраке.

У аналоя в расшитом серебром облачении стоял сам епископ Варава и провозглашал анафему большевикам и всем иным нечестивцам, посягнувшим на трон и самую личность помазанника божьего, царя всея Руси, Николая.

"Воронье проклятое!" - сжал кулаки Аркадий.

Кровь прилила к голове, и, как это с ним случалось не раз, не раздумывая о том, что делает, а повинуясь лишь нахлынувшему на него чувству ненависти, он выхватил из кармана маузер и выстрелил поверх голов в потолок храма, украшенный лепными изображениями святых. Пение оборвалось, заголосили бабы, заметались огоньки свечей, но Аркадий уже прыгал через чугунную ограду церковного скверика, убегая в темный и глухой переулок.

* * *

Николай Николаевич Соколов не слышал выстрела. Он сидел в учительской и писал что-то, склонив голову набок и щурясь от папиросного дыма.

Если бы Аркадий мог заглянуть через его плечо и прочесть написанное, то удивился бы безмерно.

На плотную четвертушку бумаги четким ровным почерком ложились слова:

"Товарищи рабочие, крестьяне, солдаты! На выборах в Учредительное собрание голосуйте за партию рабочих, за партию городской и деревенской бедноты - за список No 7..."

Николай Николаевич был членом РСДРП, большевиком, но в городе об этом знали лишь немногие.

Когда листовка была окончена, Николай Николаевич аккуратно сложил листочки, сунул их в карман форменного сюртука, погасил настольную лампу и вышел из учительской. Внизу, в вестибюле, он остановился перед свежим объявлением. Прочел и рассмеялся. На большом листе бумаги огромными буквами было написано:

"Отменить уроки закона божьего и целование волосатой руки батюшки. Принято единогласно. Председатель ученического комитета Арзамасского реального училища Аркадий Голиков".

ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!

По городу разъезжали казаки.

Впервые Аркадий увидел их в кинематографе. Тогда над входом висела огромная афиша: "Подвиг Козьмы Крючкова", и реалисты, несмотря на запрещение посещать сеансы в будние дни, ухитрялись по нескольку раз посмотреть эту короткую ленту. На маленьком экране смешно перебирали ногами лошади, всадники казались игрушечными, как оловянные солдатики в коробке, и никакого особенного подвига они не совершали, просто скакали на лошадях и размахивали пиками. Теперь же казаки гарцевали по притихшим улицам, низко выпустив чубы из-под лакированных козырьков, глядя прямо перед собой пустыми равнодушными глазами. Ножны их шашек били по гладким лошадиным бокам, за плечами торчали дула карабинов, они небрежно сидели в седлах, помахивали короткими нагайками, и когда лошади их, роняя пену, цокали копытами по булыжной мостовой, хотелось вжаться в стену и стать незаметным.

Аркадий вспомнил, как прибежал домой жарким июльским днем и застал мать в слезах. Он стоял у порога с еще не просохшей после купания головой, и первая его мысль была об отце: убит. Наверно, лицо у него было такое, что мать сразу догадалась, о чем он думает, закричала: "Нет, сынок! Нет!" - и рассказала, что в Петрограде стреляли и рубили шашками безоружных людей, женщин и стариков, вышедших на мирную демонстрацию.

"Такие вот и рубили!" - разглядывал казачий разъезд Аркадий. Вынуть бы маузер и свалить этого, который ближе, усатый и красномордый! Но стрелять нельзя. Они только и ждут повода, чтобы начать расправу над рабочими.

Как все переменилось за одно лето!

Заводчики и купцы поснимали красные банты, и опять им кланяются конторщики и приказчики, величают господами.

Солдат арестовывают как дезертиров и отправляют обратно на фронт.

Распустили слух, что Ленин немецкий шпион, на большевиков в городе смотрят волками, того и гляди начнутся аресты.

Обо всем этом Аркадий узнал в большевистском клубе. Попал он туда случайно. Как-то после уроков его подозвал Николай Николаевич и негромко спросил:

- Дом Волкова знаешь? На Сальниковой улице? Маленький такой, деревянный...

- Знаю, - кивнул Аркадий. - Рядом с духовным училищем.

- Вот, вот... - усмехнулся Николай Николаевич. - Имеется такое соседство. Пойдешь туда, спросишь Марию Валерьяновну и передашь записку. Понятно?

- А чего тут непонятного? - Аркадий с сожалением посмотрел на бородатого учителя: старый уже, а записочки посылает. - Она что, живет там, ваша Мария Валерьяновна?

- Во-первых, она не моя! - нахмурился Николай Николаевич. - И не живет, а работает. Там помещается клуб большевиков. Слышал про таких?

Аркадий покраснел и опустил голову.

Большевиков он не один раз видел на митингах. Были это рослые, чуть угрюмые, сильные люди, а Мария Валерьяновна оказалась худенькой маленькой женщиной в темном платье с высоким белым воротничком и такими же манжетами. Ее можно было принять за гимназистку старшего класса, если бы не морщинки у глаз и чуть приметная седина.

Она взяла у Аркадия записку, тут же написала ответ, в это же время успела поговорить по телефону, дать указания идущим в солдатский лазарет агитаторам, посмотрела текст воззвания и распорядилась отдать его в печать. Говорила она тихим усталым голосом, но слышно ее было даже за грохотом работающего ротатора. На нем печатали листовки, и сейчас пачка их, еще свежих, пахнущих краской, лежала за пазухой у Аркадия.

"Знали бы казаки, что у меня, не проехали бы мимо!" - глядя вслед казачьей полусотне, подумал Аркадий и опять привычно проверил, на месте ли маузер.

Носить оружие без особого на то разрешения властей было рискованно, но оставлять пистолет дома Аркадий не решился. Вдруг мать или сестренка нечаянно обнаружат его? Такой поднимется переполох! Но если говорить по правде, Аркадий не смог бы теперь сделать шагу без привычной тяжести маузера в кармане. С ним он чувствовал себя настоящим революционером! Особенно сегодня, когда предстояло расклеить по городу большевистские листовки.

Доверили ему такое ответственное дело не сразу.

Сначала присматривались к не по годам рослому, смышленому и быстрому реалисту. Потом оказалось, что Мария Валерьяновна давно знакома с его матерью да и Николай Николаевич, наверно, сказал про Аркадия что-нибудь хорошее, потому что относиться к нему в большевистском комитете стали как к своему, а теперь вот поручили и такое опасное и нужное дело. Аркадий зябко поежился от пронизывающего осеннего ветра и побежал к училищу.

Вчера в реальное приходили представители кадетов и эсеров, призывали учащихся помочь распространить их литературу. План у Аркадия был простой: брать на виду у всех кадетские листовки, а вместо них расклеивать свои, большевистские. Пусть-ка кто-нибудь попробует заподозрить его!

Когда он прибежал в училище, в коридоре было уже полно народу, на подоконниках и прямо на полу лежали огромные кипы листовок, их раздавали какие-то господа в свеженакрахмаленных воротничках под добротными пальто.

Федька Башмаков и его дружки нагружались кадетскими брошюрками, кто-то брал эсеровские листовки, старшие всерьез думали, что участвуют в политической кампании, для малышей же это был лишь благовидный предлог не сидеть в надоевших классах, а побегать по улицам и дворам.