Золотая цепь

зов. Лаяли собаки, петухи пели. Наконец стали попадаться прохожие: крючковатая старуха, подростки, пьяный человек, шедший, опустив голову, женщины с корзинами, мужчины на подводах. Встречные взглядывали на нас слегка расширенными глазами, проходя мимо, как всякие другие прохожие, но, миновав некоторое расстояние, останавливались; обернувшись, я видел их неподвижные фигуры, смотрящие вслед нам сосредоточенно и угрюмо. Свернув в несколько переулков, где иногда переходили по мостикам над оврагами, мы остановились у тяжелой калитки. Дом был внутри двора; спереди же, на каменной ограде, через которую я мог заглянуть внутрь, висели тряпки и циновки, сушившиеся под солнцем. - Вот здесь, - сказал Дюрок, смотря на черепичную крышу, - это тот дом. Я узнал его по большому дереву во дворе, как мне рассказывали. - Очень хорошо, - сказал я, не видя причины говорить чтонибудь другое. - Ну, идем, - сказал Дюрок, - и я ступил следом за ним во двор. В качестве войска я держался на некотором расстоянии от Дюрока, а он прошел к середине двора и остановился, оглядываясь. На камне у одного порога сидел человек, чиня бочонок; женщина развешивала белье. У помойной ямы тужился, кряхтя, мальчик лет шести, - увидев нас, он встал и мрачно натянул штаны. Но лишь мы явились, любопытство обнаружилось моментально. В окнах показались забавные головы; женщины, раскрыв рот, выскочили на порог и стали смотреть так настойчиво, как смотрят на почтальона. Дюрок, осмотревшись, направился к одноэтажному флигелю в глубине двора. Мы вошли под тень навеса, к трем окнам с белыми занавесками. Огромная рука приподняла занавеску, и я увидел толстый, как у быка, глаз, расширивший сонные веки свои при виде двух чужих. - Сюда, приятель? - сказал глаз. - Ко мне, что ли? - Вы - Варрен? - спросил Дюрок. - Я - Варрен; что хотите? - Ничего особенного, - сказал Дюрок самым спокойным голосом. - Если здесь живет девушка, которую зовут Молли Варрен, и если она дома, я хочу ее видеть. Так и есть! Так я и знал, что дело идет о женщине, - пусть она девушка, все едино! Ну, скажите, отчего это у меня было совершенно непоколебимое предчувствие, что, как только уедем, явится женщина? Недаром слова Эстампа "упрямая гусеница" заставили меня что-то подозревать в этом роде. Только теперь я понял, что угадал то, чего ждал. Глаз сверкнул, изумился и потеснился дать место второму глазу, оба глаза не предвещали, судя по выражению их, радостной встречи. Рука отпустила занавеску, кивнув пальцем. - Зайдите-ка, - сказал этот человек сдавленным ненатуральным голосом, тем более неприятным, что он был адски спокоен. - Зайдите, приятель! Мы прошли в небольшой коридор и стукнули в дверь налево. - Войдите, - повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились в комнате. Между окном и столом стоял человек в нижней рубашке и полосатых брюках, - человек так себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом, конец которого торчал как сучок. Ему было лет тридцать. Он заводил карманные