Золотая цепь

нутого поверх плеч. В ее очень густых кое-как замотанных волосах торчали длинные шпильки. Походив, она нехотя уселась к столу, записала что-то в разграфленную бумагу, затем сунула утюг между колен и стала разбивать на нем молотком орехи. - Здравствуйте, - сказал Дюрок, подходя к ней. - Мне указали, что здесь живет Молли Варрен! Она повернулась так живо, что все ореховое производство свалилось в траву; выпрямилась, встала и, несколько побледнев, оторопело приподняла руку. По ее очень выразительному, тонкому, слегка сумрачному лицу прошло несколько беглых, странных движений. Тотчас она подошла к нам, не быстро, но словно подлетела с дуновением ветра. - Молли Варрен! - сказала девушка, будто что-то обдумывая, и вдруг убийственно покраснела. - Пожалуйте, пройдите за мной, я ей скажу. Она понеслась, щелкая пальцами, а мы, следуя за ней, прошли в небольшую комнату, где было тесно от сундуков и плохой, но чистой мебели. Девочка исчезла, не обратив больше на нас никакого внимания, в другую дверь и с треском захлопнула ее. Мы стояли, сложив руки, с естественным напряжением. За скрывшей эту особу дверью послышалось падение стула или похожего на стул, звон, какой слышен при битье посуды, яростное "черт побери эти крючки", и, после некоторого резкого громыхания, внезапно вошла очень стройная девушка, с встревоженным улыбающимся лицом, обильной прической и блистающими заботой, нетерпеливыми, ясными черными глазами, одетая в тонкое шелковое платье прекрасного сиреневого оттенка, туфли и бледно-зеленые чулки. Это была все та же босая девочка с утюгом, но я должен был теперь признать, что она девушка. - Молли - это я, - сказала она недоверчиво, но неудержимо улыбаясь, - скажите все сразу, потому что я очень волнуюсь, хотя по моему лицу этого никогда не заметят. Я смутился, так как в таком виде она мне очень понравилась. - Так вы догадались, - сказал Дюрок, садясь, как сели мы все. - Я - Джон Дюрок, могу считать себя действительным другом человека, которого назовем сразу: Ганувер. Со мной мальчик... то есть просто один хороший Санди, которому я доверяю. Она молчала, смотря прямо в глаза Дюрока и неспокойно двигаясь. Ее лицо дергалось. Подождав, Дюрок продолжал: Ваш роман, Молли, должен иметь хороший конец. Но происходят тяжелые и непонятные вещи. Я знаю о золотой цепи... - Лучше бы ее не было, - вскричала Молли. - Вот уж, именно, тяжесть; я уверена, что от нее - все! - Санди, - сказал Дюрок, - сходи взглянуть, не плывет ли лодка Эстампа. Я встал, задев ногой стул, с тяжелым сердцем, так как слова Дюрока намекали очень ясно, что я мешаю. Выходя, я столкнулся с молодой женщиной встревоженного вида, которая, едва взглянув на меня, уставилась на Дюрока. Уходя, я слышал, как Молли сказала "Моя сестра Арколь". Итак, я вышел на середине недопетой песни, начинавшей действовать обаятельно, как все, связанное с тоской и любовью, да еще в лице такой прелестной стрелы, как та девушка, Молли. Мне стало жалко себя, лишенного участия в этой истории, где я был у всех под рукой, как