Золотая цепь

ебе. Впрочем, вы опять запутаетесь. - Оставьте его, - сказал Дюрок, - он будет нужен. - Не много ли? - Поп стал водить глазами от меня к Дюроку и обратно. - Впрочем, как знаете. - Что за советы без меня? - сказал, появляясь, сверкающий чистотой Эстамп. - Я тоже хочу. Куда это вы собрались, Дюрок? - Надо попробовать. Я сделаю попытку, хотя не знаю, что из этого выйдет. - А! Вылазка в трепещущие траншеи! Ну, когда мы появимся - два таких молодца, как вы да я, - держу сто против одиннадцати, что не устоит даже телеграфный столб! Что?! Уже ели? И выпили? А я еще нет? Как вижу, - капитан с вами и суемудрствует. Здорово, капитан Санди! Ты, я слышал, закладывал всю ночь мины в этих стенах?! Я фыркнул, так как не мог обидеться. Эстамп присел к столу, хозяйничая и накладывая в рот, что попало, также облегчая графин. - Послушайте, Дюрок, я с вами! - Я думал, вы останетесь пока с Ганувером, - сказал Дюрок. - Вдобавок при таком щекотливом деле ... - Да, вовремя ввернуть слово! - Нет. Мы можем смутить... - И развеселить! За здоровье этой упрямой гусеницы! - Я говорю серьезно, - настаивал Дюрок, - мне больше нравится мысль провести дело не так шумно. - ... как я ем! - Эстамп поднял упавший нож. - Судя по всему, что я знаю, - вставил Поп, - Эстамп очень вам пригодится. - Конечно! - вскричал молодой человек, подмигивая мне. Вот и Санди вам скажет, что я прав. Зачем мне вламываться в ваш деликатный разговор? Мы с Санди присядем где-нибудь в кусточках, мух будем ловить... ведь так, Санди? - Если вы говорите серьезно, - ответил я, - я скажу вот что: раз дело опасное, всякий человек может быть только полезен. - Что? Дюрок, слышите голос капитана? Как он это изрек! - А почему вы думаете об опасности? - серьезно спросил Поп. Теперь я ответил бы, что опасность была необходима для душевного моего спокойствия. "Пылающий мозг и холодная рука" - как поется в песне о Пелегрине. Я сказал бы еще, что от всех этих слов и недомолвок, приготовлений, переодеваний и золотых цепей веет опасностью точно так же, как от молока скукой, от книги - молчанием, от птицы - полетом, но тогда все неясное было мне ясно без доказательств. - Потому что такой разговор, - сказал я, - и клянусь гандшпугом, нечего спрашивать того, кто меньше всех знает. Я спрашивать не буду. Я сделаю свое дело, сделаю все, что вы хотите. - В таком случае вы переоденетесь, - сказал Дюрок Эстампу. - Идите ко мне в спальню, там есть кое-что. - И он увел его, а сам вернулся и стал говорить с Попом на языке, которого я не знал. Не знаю, что будут они делать на Сигнальном Пустыре, я тем временем побывал там мысленно, как бывал много раз в детстве. Да, я там дрался с подростками и ненавидел их манеру тыкать в глаза растопыренной пятерней. Я презирал эти жестокие и бесчеловечные уловки, предпочитая верный, сильный удар в подбородок всем тонкостям хулиганского измышления. О Сигнальном Пустыре ходила поговорка: "На пустыре и днем ночь". Там жили худые, жилистые бледные люди с бесцветными глазами и перекошенным ртом. У них были