Золотая цепь

"На что вы надеетесь?" - "На то же, на что надеялся он". - "Но там могут быть причины серьезнее, чем вы думаете". - "Все узнаем!" - "Однако, Дигэ..." - Я не расслышал конца фразы. - "Эх, молоды же вы!" - "Нет, правда, - настаивал на чем-то Эстамп, - правда то, что нельзя подумать". - "Я судил не по ней, - сказал Дюрок, - я, может быть, ошибся бы сам, но психический аромат Томсона и Галуэя довольно ясен". В таком роде размышлений вслух о чем-то хорошо им известном разговор этот продолжался до берега Сигнального Пустыря. Однако я не разыскал в разговоре никаких объяснений происходящего. Пока что об этом некогда было думать теперь, так как мы приехали и вышли, оставив Эстампа стеречь лодку. Я не заметил у него большой охоты к бездействию. Они условились так: Дюрок должен прислать меня, как только выяснится дальнейшее положение неизвестного дела, с запиской, прочтя которую Эстамп будет знать, оставаться ли ему сидеть в лодке или присоединиться к нам. - Однако почему вы берете не меня, а этого мальчика? сухо спросил Эстамп. - Я говорю серьезно. Может произойти сдвиг в сторону рукопашной, и вы должны признать, что на весах действия я кое-что значу. - По многим соображениям, - ответил Дюрок. - В силу этих соображений, пока что я должен иметь послушного живого подручного, но не равноправного, как вы. - Может быть, - сказал Эстамп. - Санди, будь послушен. Будь жив. Смотри у меня! Я понял, что он в досаде, но пренебрег, так как сам чувствовал бы себя тускло на его месте. - Ну, идем, - сказал мне Дюрок, и мы пошли, но должны были на минуту остановиться. Берег в этом месте представлял каменистый спуск, с домами и зеленью наверху. У воды стояли опрокинутые лодки, сушились сети. Здесь же бродило несколько человек, босиком, в соломенных шляпах. Стоило взглянуть на их бледные заросшие лица, чтобы немедленно замкнуться в себе. Оставив свои занятия, они стали на некотором от нас расстоянии, наблюдая, что мы такое и что делаем, и тихо говоря между собой. Их пустые, прищуренные глаза выражали явную неприязнь. Эстамп, отплыв немного, стал на якорь и смотрел на нас, свесив руки между колен. От группы людей на берегу отделился долговязый человек с узким лицом; он, помахав рукой, крикнул: - Откуда, приятель? Дюрок миролюбиво улыбнулся, продолжая молча идти, рядом с ним шагал я. Вдруг другой парень, с придурковатым, наглым лицом, стремительно побежал на нас, но, не добежав шагов пяти, замер как вкопанный, хладнокровно сплюнул и поскакал обратно на одной ноге, держа другую за пятку. Тогда мы остановились. Дюрок повернул к группе оборванцев и, положив руки в карманы, стал молча смотреть. Казалось, его взгляд разогнал сборище. Похохотав между собой, люди эти вернулись к своим сетям и лодкам, делая вид, что более нас не замечают. Мы поднялись и вошли в пустую узкую улицу. Она тянулась меж садов и одноэтажных домов из желтого и белого камня, нагретого солнцем. Бродили петухи, куры с дворов, из-за низких песчаниковых оград слышались голоса - смех, брань, надоедливый, протяжный