Придурков всюду хватает (сборник)

- Прости меня, друг Синокрот, - поделился я с лучшим другом, - нет больше сил все это видеть и слышать. Пойду-ка я лучше поищу место, где собака зарыта.

- Вперед, Вася! - подбодрил меня он.

Вздохнув, я взял кладбищенский заступ и в очередной раз отправился на поиски смысла жизни.

ГЛАВА XXII

Как я создавал шум и удивлялся положению вещей.

Ходил я со своим заступом и всюду рыл, но так и не нашел ничего хорошего. В конце концов устал я подрывать устои общества, отбросил заступ и взмолился:

- Устал я жить на этом свете, Господи! Возьми меня на тот...

Но Бог не внял моей мольбе, и я, сильно сокрушаясь, стал ударять себе то по правой, то по левой стороне груди. Делал я так потому, что забыл, с какой стороны находится сердце. Я вообще все забыл, а помнил только, что Бог не хочет взять меня к Себе. И нашло на меня такое отчаяние, что я принялся убивать себя заступом. И захлестала из меня кровь, и все Понтии Пилаты умыли руки. Все Понтии Пилаты, ставшие Матушками, умыли руки и легли спать, а я пополз, теряя сознание и оставляя за собой кровавый след бойца.

Я полз, волоча заступ и создавая шум, к Богу. И так много шума я создавал, что монастырь переполошился и, переполошившись, открыл огонь. Кто мог, тот стрелял, а кто не мог, швырял гранаты. Потом зарокотали танки, и я окончательно потерял сознание.

А когда очнулся, то увидел Синокрота.

- Самое интересное пропустил, - сказал Синокрот, перевязывая мои раны своей последней рубашкой.

- Тихо как, - пробормотал я, с трудом двигая нижней челюстью.

- А никого, кроме нас, нет, - охотно объяснил Синокрот. - Сестра Мавра, видно, перестаралась, вот монастырь и взлетел на воздух.

- Вместе с Матушкой? - спросил я.

- Нет, эта собака успела вылететь на Огненную Землю, - ответил Синокрот.

Я приподнялся и не увидел ни монастыря, ни стен вокруг монастыря, ни верхней дороги, ни нижней дороги, ни пейзажа после битвы..

- Останемся здесь жить, - ворковал Синокрот, - а там и другие присоединятся.

- Нет, мы здесь не останемся! - прохрипел я содрогаясь.

ГЛАВА XXIII

Как я прощался с Матушкой.

Я тоже ближних искал! Я тоже хотел быть разбужен чем-нибудь феноменальным! А теперь вот занят тем, что пишу письмо Матушке. Пишу я больше для очистки совести, потому как догадываюсь, что никакого ответа Матушка не напишет, а пришлет мне пластиковую бомбу заказной бандеролью. Не может Матушка не подложить мне пластиковой бомбы, раз это ее излюбленное занятие. Так что я даже распечатывать бандероль не стану, а найду безлюдное место, какой-нибудь rest-room, и обезврежу ее. И там же, на месте, напишу Матушке письмо.

"Дорогая Матушка! - напишу я. - Ваша диверсия не удалась. Я понимаю, как сильно вы будете сокрушаться (по себе знаю), но ничего поделать не могу. Не могу ничем помочь в данной ситуации и в сложившихся не в вашу пользу обстоятельствах. Не гневайтесь, Матушка, а постарайтесь меня понять. Вот вы, к примеру, вооружаетесь, а я разоружаюсь. И если я вас не убедил, то все равно не шлите больше по почте пластиковых бомб, а то, не дай Бог, взорвутся, так и не дойдя до адресата. И пироги с сухофруктами, пропитанные ядом кураре, передавать мне не стоит. Я хоть и язвенник, но к регулярному потреблению яда настолько привык, что никакого вреда он причинить мне не может. Так что, Матушка, как говорил один иезуито-католический поэт: "Пора заканчивать. Пора!"

Но если читатель пожалеет меня, поскольку я терпеть не могу писать писем, то он найдет способ сообщить Матушке, что я подорвался на мине и, как мне кажется, уже с того света печатаю летопись отдельно взятого монастыря...

Прощай, Матушка, и...

Май 1996 года

Восточный Иерусалим

УДОСТОВЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

По прибытии в эту страну Скобкину дали заполнить другую форму. В необходимой графе он вписал "католик".

"Нью-Йорк таймс" (The New York Times), 25 ноября 1996

Единственная причина неприятностей Скобкина в том, что он не врал.

"Интернэшнл геральд трибьюн" (International Herald Tribune), 26 ноября 1996

...Скобкин написал в иммиграционной форме "католик". С этого момента начались его проблемы.

"Ауэр сандэй визитор" (Our Sunday Visitor), 16 марта 1997

Идеи приходят, идеи уходят, а ты остаешься. Если начнешь доверять идеям, станешь идеотом. Вот выросла одна идея-фикус, Синокрот посадил, называется "напиши роман". Листья лакированные, жесткие, усмешка у них недобрая. Синокрот ходит вокруг, тряпочкой протирает, любуется. "Хороша, говорит, - идея, лучше не придумаешь, посему сажаю я тебя, Вася, на цепь короткую, будешь роман писать - о жизни..."

Если и буду, сказал я ему, то со сквозным сюжетом: где хочу, там войду, а куда входить не хочу, оттуда выйду. Понятно?!!

Теперь начинаю сквозить прозой и стихами в этом повествовании путем выветривания собственной породы.

ГРАФА 1

И увидел я, что и здание суда, и улицы перед зданием запружены народом. Что пространство, место и время до предела заполнены народом. Что все буквально кишит народом, без которого ничего никогда не обходится.

И подумал я: если все стало сплошным народом, так чего еще ждать?

И вспомнил я, что чаша народного гнева давно уже переполнена; хорошая греческая чаша с голыми атлетами, азартно бегущими друг за другом по ее краю. Я бы еще что-нибудь вспомнил, но пришел в себя от громких криков.

- Скобкин, Скобкин! - кричали все.

СТИХИ IN CAMERA*

* При закрытых дверях (лат.).

Однажды летом, на черноморском

курорте, я познакомился с

ближневосточным террористом.

Он, как и я, отдыхал. Или,

как и я, делал вид, что отдыхает.

Итак, мы были похожи

своим неумением отдыхать и

нравиться окружающим.

Многие годы спустя, в

Иерусалиме, в церкви св. Петра

он опустился рядом со мной

на колени. Не знаю,

был ли он католиком, но знаю,

что он, как и я, не имел никакого

гражданства. И еще я знаю,

что он, не имея гражданства,

не придавал этому значения.

Мы опять были похожи,

оставаясь людьми. Людьми

без определенного места жительства.

Поэтому я не удивился, когда предложил

он мне прочитать

подобие лекций

для таких, как и он,

людей. Стояла зима,