Придурков всюду хватает (сборник)

- Гоните его, - прикажет Матушка, - с нашей паперти! Будет тут всякая дурная кровь нашу паперть осквернять!..

И бросятся сестры, ломая предплечья, гнать меня. Бросятся они меня убивать. Но я не побегу, а буду твердо стоять на дрожащих ногах и считать себя умнее, повторяя умную молитву.

- Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! - стану твердить я, не думая о том, кто и каким способом меня убьет.

А дальше что-нибудь да случится. Бог знает, что произойдет, но произойдет обязательно. Не может не произойти.

ГЛАВА XVII

О беседах с жизнью о жизни (из записной книжки писателя, которую

украла у сестры Вулканиды сестра Портупея).

Имел я опыты в стихах, имел в прозе, а теперь вот в жизни имею, хотя лично мне такой опыт не нужен. Не нужны мне знания, полученные в отдельно взятом монастыре отдельно взятой страны, где не только опыт, но и жизнь тебе вроде бы ни к чему. Ведь к чему тебе жизнь, которая обезображена до того, что ее и жизнью нельзя назвать? Не жизнь это вовсе, а надругательство. Посыплю голову пеплом и начну стенать.

- Посмотри, до чего ты меня довела, - скажу я такой жизни и стану перечислять все свои обиды, загибая пальцы рук и ног. - Да разве кто-нибудь так жил?..

- Жили и похуже, - усмехнется жизнь, - а вообще-то все зависит от приспосабливаемости. Уметь жить - значит уметь приспосабливаться.

Нет, приспосабливаться я не намерен. Не намерен я приспосабливаться ни к отдельно взятому монастырю, ни ко всем прочим монастырям, а собираюсь продолжать поиски неприспособленных людей.

- Надо встретиться с собственным страхом, чтобы с ним разминуться, скажут мне те неприспособленные, и я соглашусь с их опытом.

Вот больше всего на свете боялся я кладбищ. Я боялся кладбищ до тех пор, пока Матушка не поселила меня на одном из них. И теперь я не боюсь Матушки, не боюсь сестер, а хожу себе мысленно по разным дорогам, провожая глазами птиц, летящих крестом.

Когда-нибудь и моя душа взлетит и прокричит, уносимая птичьим ветром:

- Смерть - это тот же страх! Страх, с которым надо разминуться!..

И может быть, кто-то услышит ее. Услышит и перестанет бояться.

ГЛАВА XVIII

О том, как Матушка легко заговор раскрыла.

- Не могу молчать! - сказал я Синокроту и замолчал. Упорно замолчал, уставившись на море крестов.

Только что здесь, на моем кладбище, побывала игуменья Препедигна. Только что она привела меня сюда с паперти, по пути сообщив, что давно уже знает, где находится Синокрот.

- У меня, - сообщила Матушка, - все монастырские помещения наисовременнейшими прослушивающими устройствами оборудованы. Так что не оправдывайся, Василий, твой жидомасонский заговор раскрыт.

- Какой заговор?..

- Заговор с целью опорочить меня, Матушку Земли Огненной, в глазах мировой общественности. Лучше добром скажи, кем подослан...

- Да никем я не подослан, я сам пришел с Синокротом.

- Такие сами не приходят, - убежденно ответствовала Матушка, - таких враги подсылают. Впрочем, всем врагам откликнется их ауканье.

- В таком случае нам, наверное, лучше уйти, - произнес я, стараясь, чтобы в голосе моем прозвучал металл.

- А уж это мне решать, что лучше и кому! - взвизгнула игуменья Препедигна. - И потом, как у нас говорится, дальше едешь, тише будешь. Так что садись писать монастырскую летопись, а твой слабоумный дружок пусть займется транспарантами.

И она протянула Синокроту тексты, которые гласили: "Достойно встретим начало Великого поста", "Ударным трудом отметим Вознесение Господне" и "Матушка - наш рулевой!"

ГЛАВА XIX

О диагнозах и угрозах жизни (из записной книжки писателя, которую

украла у сестры Вулканиды сестра Портупея).

Знание и жизнь, хочу сказать я вам, вещи несовместимые. Знание, может, и хочет жить, а вот жизнь никакого знания не хочет. И только ты представишь себе, что достаточно хорошо знаешь людей, чтобы жить среди них, как жизнь покажет тебе кукиш. И с таким удовольствием она это сделает, что тебе останется покончить счеты со всяким знанием. Так что среди людей жить нельзя, не говоря уже об общении с ними. К чему приводит это общение? К судорогам приводит. К судорогам в коре головного мозга.

А врач-невропатолог уверяет, что в голове ничего нет, следовательно, и судорог быть не может. Нет, таким образом, у меня коры головного мозга, нет судорог, больной головы нет! А вот невропатолог, неискренний, как таракан, есть. Врач, порожденный такой жизнью. Или другой пример.

Подхожу я давеча к игуменье Препедигне, чтобы объясниться в очередной последний раз, а она отмахивается и говорит:

- Мне, - говорит, - некогда! Деньги, с таким трудом вырванные у добрых самаритян, приходится с утра до вечера считать. Вот уже кровавые мозоли на ладонях, а ты под ногами путаешься...

И сестра Добротолюбина тут же требует с меня плату за мой склеп.

- Нечего, - кричит, - кладбище даром занимать! Гони money, а иначе убью!..

И щекочет меня ножом.

- Оставь! - умоляет ее сестра Вулканида, молитвенно складывая руки. Дай мне его на мушку взять. Пусть петляет зайцем между крестов, пока я прицеливаться буду!..

- Да ну вас! - возмущается сестра Портупея. - Лучше его раздеть и голой задницей в муравейник посадить!..

- Бросить в котел с кипящей водой! - хрипит сестра Проформа.

- Кастрировать! - перебивает ее сестра Иродиада.

- Снять скальп!..

Короче, возникла необходимость меня уничтожить, чтобы мокрого места не осталось. А разве мог я предполагать, какая жизнь меня ожидает?.. Разве такое знание было в моей голове?..

Да у меня уже не только в коре головного мозга, у меня в душе судороги! В той самой бессмертной душе, которая есть у каждого. Есть даже у того, кто ничего не знает о душевных муках.

ГЛАВА XX

Как началась священная война и как Матушка вселяла боевой дух в

военнослужащих ООН.

Жил я среди разных народов, и каждый из этих народов уверял меня в том, что он бедный.

- О чуваши, мой бедный народ, - слышал я.

- О китайцы, мой бедный народ, - слышал я.

- О армяне, мой бедный народ, - слышал я.

- О евреи, мой бедный народ, - слышал я.

- О индейцы, мой бедный народ, - слышал я.

- Гей, славяне, мой бедный народ, - слышал я.