Карандаш

Н.М.Румянцева

Карандаш

Когда Карандаша спросили, доволен ли он своей судьбой на манеже, он улыбнулся: "Никогда не задавайте такой вопрос человеку, который в семьдесят лет решил стать серьезным. Сорок лет я шутил на манеже. Теперь пришло время разобраться, над кем и над чем я шутил. Конечно, я сказал не все. Но все, что я сказал, я хотел, чтобы было современно. У каждого вида искусства свой путь к истине, а у каждого художника свой путь познания истины. Я выбрал смешной путь".

Карандаш - очень известный клоун. О нем рассказывают легенды, о нем ходят анекдоты, о которых он даже не подозревает. Существует несколько его биографий, помимо той, которую он сам рассказал в своей книге. У него такая судьба, что каждому кажется, что он знаком с судьбой артиста лично. Наверное, потому, что жизнь клоуна XX века тесно переплетается с жизнью зрителей.

Ничего не поделаешь, так построен мир, - зрителям всегда хочется знать о клоуне непременно больше, чем он сам знает о себе. Это и называется популярностью, которую никто не смог бы объяснить ни действительной биографией клоуна, ни даже его творческими успехами. Очевидно, секрет популярности - прежде всего секрет времени.

Мне кажется, есть строгая закономерность в появлении и уходе с арены популярных клоунских масок. Цирк, как всякое искусство, глубоко связан со всеми событиями времени. И, конечно, Карандаш - очень большой и многоплановый артист. Но, чтобы на протяжении четырех десятилетий сохранить популярность, необходимо, чтобы талант клоуна был всегда неожиданным, а клоунская маска-гибкой и подвижной. Итак, на арене Карандаш.

...Публика уже на местах. Публика ждет. Музыканты антимузыкально настраивают свои инструменты. Но вот прожектора направляются на них, и музыканты смолкают. Но ненадолго. Взмах палочки - и грянула очень бодрая увертюра. Сейчас на ковре появятся клоуны. А в конце клоунского парада выйдет Карандаш. Или выедет на тележке, которую везет осел.

Так и есть: Карандаш выезжает на тележке. Тележка двигается до середины манежа. Осел внезапно останавливается как вкопанный. Карандаш просит его, понукает, щелкает вожжами. Бесполезно. Инспектор манежа требует, чтобы Карандаш освободил манеж:

- Проезжайте! Проезжайте!

- Да не нервируй меня, - отвечает Карандаш, а сам нервничает под грозным взглядом инспектора. Осел - ни с места.

- Вот осел-то! - говорит Карандаш и взмахивает кнутом.

Инспектор перехватывает его руку: бить осла нельзя.

Идет мимический диалог: "То есть как нельзя?" - удивляется Карандаш. "Осел на то и осел, чтобы его уговаривали", - "Но ведь он не тронется с места, если я его не отхлестаю". - "Я вам уже сказал - не хлестать. Ну, хватит объясняться, проезжайте скорей". И тогда Карандашу ничего не остается, как выпрячь осла, усадить его в кресло на тележке, а самому впрячься. И уйти с манежа.

У популярных клоунов есть репризы, с которыми они выступают много лет. Публика, знающая их наизусть, тем не менее смеется, как будто видит их впервые. Потому что дело не в трюке, который является основой номера, и даже не в сюжете, а в ассоциативной наполнепности и глубине лучших клоунад. И чем шире круг ассоциаций, чем глубже они затрагивают психологию современников, тем дольше живут. Иногда зрители сетуют, что в цирке показывают клоунады, которые видели еще наши бабушки. Но часто эти сетования бывают несправедливы. Действительно, темы, сюжеты, трюки как будто те же, однако повороты и характеры этих сюжетов меняются, и сами темы наполняются иной информацией.

Вот, например, что видели бабушки и дедушки в начале века. Когда на бульварах Парижа появилось несколько колясок с кучерами-женщинами, в цирке пользовалась успехом такая сценка. На арену выезжал экипаж, за кучера сидела женщина, а пассажиром был элегантный господин. На середине манежа экипаж останавливался. И сколько кучер-женщина ни понукала и ни подстегивала лошадь, экипаж не двигался. И тогда галантный пассажир вылезал из экипажа, выпрягал лошадь, впрягался вместо нее и увозил экипаж. Женщина улыбалась и подстегивала кнутиком своего нового "коня"... Здесь были и конкретная злоба дня и истинно французское решение вопроса. Этакая цирковая формула галантности.

Трудно сказать, была ли известна Карандашу эта парижская улыбка, да это и не важно. Он повторил трюк, но вызвал совсем другие ассоциации.

Благодаря точности выбранных символов и иной конструкции реквизита получилась совсем иная формула. Уравнение несложное: параллельные оглобли читаются как знак равенства между ослом и пассажиром, сидящим на тележке. И, действительно, когда они меняются местами, равенство не нарушается тележка двигается. Вывод? Во-первых, человек, который разрешает ослу кататься на себе, не умнее осла. Во-вторых, он этого заслуживает. Человек, который сажает себе на шею осла и думает, что он нашел выход из положения, не думает вообще. Если бы Карандаш впряг в свою тележку не осла, а лошадь, медведя, любое другое животное, пропал бы весь эффект. Именно осел символ глупости и тупости. Если бы не обитое кожей кресло, установленное на тележке, в которое садится осел, в подтексте сценки еще можно было бы сомневаться. Но философское содержание сценки этим не исчерпывается. В том-то и прелесть лучших клоунад - их ассоциативная возможность огромна.

Карандаш вообще очень тщательно выбирает реквизит, он тонко чувствует, что в данном случае подойдет. Клоунские сценки очень лаконичны, каждая деталь должна быть продумана. Точно выбран реквизит и для номера "Случай в парке", который клоун считает своим лучшим произведением. Но о нем ниже.

Без клоуна не было бы ни циркового спектакля, ни цирка. Это он нанизывает номера программы на свое выступление. Его выход может сделать любой посредственный номер очаровательным. Это как мазок мастера на картине ученика. Клоун находит для номера второй смысл. Он может спасти номер или уничтожить его. Но клоун добр. Он выходит со своими репризами не перед номером, а после него.

А представьте себе, что все было бы наоборот. Вот Юрий Никулин собирается поднять гирю, вынесенную тремя униформистами. Он долго подготавливается, разогревается, разминает мускулы, обтирается полотенцем, как это делает штангист-спортсмен. Наконец, раскачиваясь от напряжения, он поднимает гирю. И в тот момент, когда публика ему почти поверила, Никулин флегматично опускает гирю, еще раз быстро поднимает ее одним мизинцем и шлепает ею по голове своего партнера Шуйдина. Гиря отскакивает, как мяч. Какой силач может выйти после этого и подготавливаться к трюкам, чтобы публика не хохотала и не строила догадки об истинном весе его штанги?