Дыхание Голгофы

… Время «икс» приближалось с бешеной скоростью. И как ни работало «агентурное агентство» майора, вставить палки в колеса нам пытались и неоднократно. То вдруг ни с того, ни с сего затеяли ремонт сцены, то вдруг в «знаменитом Дворце машиностроителей» заглючили щиты электроснабжения. Ясное дело, не обошлось и без работников санэпиднадзора, в связи с плохой работой канализации. Все это «по мере поступления» Батищев гасил суммами не для слабонервных. Потом вдруг психанул и позвонил своему боевому товарищу в Округ – рассказал о своей затее, широко,  с деталями. И на следующий день во дворец явилась свита из представителей администрации на предмет готовности объекта к торжеству.

- Какие люди! – облобызался с каждым из них Руслан и после беглого осмотра и, разумеется, оценки «отлично», повел «маленько откушать» комиссию тут же в кафе «Экспресс».

- А если б дядя не позвонил? – спросил я Руслана.

- Это обошлось бы мне еще большей кровью, - вздохнул Батищев. Похоже, он выдохся. Впрочем все только начиналось.

Наконец наступил означенный «день Икс» - то бишь, наш вечер двух поколений, посвященный очередной дате Победы. Торжество намечено на 14 часов. Погода за окном в полном соответствии с заявкой – небо как будто специально насытили до упора голубизной и, кажется, от нее город как-то  опрозрачнел,  посвежел и, черт возьми, кажется даже помолодел. Откровенно говоря накануне спал я тревожно – все-таки сказывалось волнение, но утром после прохладного душа, я решительно взял себя в руки и почувствовал даже какой-то кураж. Самое главное - я знал, что скажу. Я не набрасывал себе тезисов, как рекомендовал Батищев, ничего не учил и главное – ничего не придумывал. Просто я был уверен, что те самые нужные слова придут уже там на сцене, когда «глаза в глаза». Я собрался, надел парадный костюм с наградами. Вышел.

День обещал быть жарким, но утренняя свежесть держалась долго. Просто накануне череда майских гроз отработала до упора свой плацдарм. Легкий, чуть влажный ветерок – как эхо минувших сражений. Мы созвонились с Анютой и договорились, что я зайду за ней где-то в первом часу. Почему бы не прогуляться по городу, просто так – не часто нам выпадает такая возможность. Я покупаю в цветочных рядах по пути маленький изящный букет фиалок. И иду к своему дому. И вот я жду у подъезда выход своей Анюты. Я, кажется, взволнован, ну а как же по-другому? Я жду любимую женщину. И вдруг появляется она и, как это ни банально звучит: «Остановись, мгновенье!» Серо-голубой костюм с легкой уверенностью облегающий ее женские достоинства, какой-то изящный кулончик на груди, туфельки – но главное воздушный шелковый шарфик небрежно окольцевавший ее шею и леновато ниспадающий вниз – это было блестяще! И как подарок судьбы – эти вьющиеся локоны волос, разбросанные по плечам. Она смотрит на меня и улыбается как девчонка – напряженно и чуть-чуть виновато.

- Ну тебе нравится, капитан? – спрашивает она, а мне почему-то кажется, что от волнения у нее сейчас выпадет эта изящная безделица в руках – перламутровая сумочка. – Я так старалась!

- Я тебя люблю. Я тебя очень люблю, - только и сказал я. – И прости меня, ради Бога.

Она царственно подходит ко мне и берет под руку.

- У нас еще есть время погулять?

- Есть, - едва лепечу я от волнения.

- А почему ты сегодня с палочкой. Болит нога?

- С ногой все в порядке. Эта палочка – реквизит. Я с ней выйду на сцену открывать концерт. Так задумано по сценарию.

- Тебе интересно, как я себя рисовала?

- Мне все теперь интересно… – искренне говорю я.

- Моя портниха отставила все заказы и занималась только мной. Такая умница. Сколько мы с ней журналов перелистали?! Шарфик - это ее идея. И сумочка. И где-то макияж.

- Денег хватило? – спросила я.

- Хватило. А на валюту я купила косметику. И даже маленький флакончик Диора. Гулять, так гулять!

И тут вдруг навстречу нам идет моя жена Галина. Мы переглянулись. Я не так уж давно видел Галину, все в том же памятном феврале, на день рождения дочери – но вероятно тогда от волнения я не заметил главного – ее неумолимо надвигающейся полноты. Сейчас сравнивать ее с Анютой было бы грешно. Кажется, она ответила на наше дружное приветствие живо, интонационно - легко и даже с улыбкой. Не знаю уж, чего это ей это стоило. Но следом навалилось наше обоюдное тупое молчание. Я заглянул в глаза Анюты – в них не было победного блеска, скорее сожаление. И только позже, когда эту стихию чувств залистало настоящее, я сказал вслух:

- Такая вот «се ля ви» получилась….

- Не надо, Гаврюша. Все в прошлом, - проговорила Анюта с нескрываемым сожалением.

После шумного фойе: дам «в кринолинах»  и господ офицеров с золотом погон и орденским иконостасом на груди, началось, наконец, главное торжество в зале. Впрочем, я единственный раз был на этой сцене в заключительном  прогоне программы. Просто на мой выход отмерили музыку, где-то смикшировали и режиссер, эдакий пожилой дока, в джинсовом костюме дал мне добро. Кажется, я произнес всего-то два-три предложения.

И вот в зале тают последние шумы и тихо, как бы с разведки начинает свое шествие «Революционный этюд» Шопена. Режиссер ждет заветного аккорда и легонько толкает меня в спину - «пошел». Вначале я чувствую сильнейший удар волнения, но аккорды становятся мягче, и я просто говорю:

- Друзья мои, дорогие наши отцы и деды. Я не был на войне тогда в сорок первом… Но я был  недавно на другой, не менее жестокой и кровавой. Знаете, что кровь не имеет национальности, она такая же красная и у друзей, и у врагов. По долгу службы мне приходилось лечить  и чужих, и своих… Но не об этом я хочу сказать. В госпитале во время лечения своего тяжелого ранения я случайно встретил парнишку. По-моему ему не было и двадцати. Фугас оторвал ему ноги, как говорится по самое некуда. А он сидел на скамейке и играл на гитаре. Коляска стояла рядом. В коляске ему было неудобно держать гитару. Я не видел, как он менял место своей дислокации – можно только представить себе, чего это ему стоило. И только для того, чтобы петь. Знаете, я грехом подумал тогда, а может он еще и не пробовал женщины никогда… Но, черт возьми, как он пел! Это невозможно передать словами – это надо было только слышать. Я запомнил слова этой песни: