Дыхание Голгофы

- Ладно тебе, а то я уже чувствую твою меланхолию. Жду, - отвечает Анюта и кладет трубку.

На следующий день, как договорились, я прибыл к ней. Я был в гражданке – обычные серые со стрелками брюки и светлая рубашка с короткими рукавами. Тепло. Апрель на перевале. В последнее время я вообще редко надеваю форму. Разве что на «мальчишник» в организацию или на встречу с пионерами. По «исторической» лестнице поднимаюсь легко – никаких волнений и заблуждений. Последний Галинин финт с цветами поставил жирную точку в моей драме. Возврат ни только нереален – он, кажется, противоестественен природе. И хотя я знал теперь точно, что Галина этого своего профессора выставила вон – сердце мое на сей акт отстучало равнодушно.

А Анюта была готова к моему приходу. Я лишний раз убедился в ее необыкновенном обаянии и женственности. «А может ты просто соскучился, офицер?» Впрочем, скромное без излишеств платьице бежевого цвета, с отложным воротничком и коротким рукавчиком ловко подчеркивали достоинства ее фигуры. Туфелька на шпильке, умеренный макияж, но главное - ее безумно пышные локоны волос, слегка прихваченные на висках заколками – все говорило сейчас о безупречности вкуса и какой-то особой изящности.

- Я думала, ты на машине приехал. Хоть бы раз прокатил, - поиграв лукаво глазками встречает меня Анюта.

- Прокачу. Денек-то какой. Только для прогулок. Мне все лень свой «жигуленок» перегнать к себе под окошко общаги. А уже пора. – Тут я наконец взглянул на Анюту и не мог не воскликнуть:

- Ты сегодня просто необыкновенна!

- Ну слава Богу, дождалась. Что, расцветаю? – кокетничает Анюта. – Гляди, военный. Птичка может упорхнуть.

- Угу, я ей упорхну. Я с этой птичкой считай, жизнь прожил.

- Чего-чего? Вы меня определенно с кем-то путаете. Повторите, пожалуйста, уж очень интересно. Неужто мы созрели?

- А вот пойдем сейчас в храм. Посмотрим как там что…

- Ну и что? – смеясь подхватывает Анюта. – Под венец, господин офицер?

- Там видно будет…

У храма Анюта набрасывает платок и говорит.

- Ты погляди сколько нищих. Вроде и праздника нет святого. Пасха прошла.

Они сидят в две шеренги, образуя некий живой коридор, по которому идут люди. И обойти, чтобы не встретиться с кем-нибудь глазами просто невозможно. И странное состояние какой-то одинаковости этих глаз оставляет осадок безысходности. Что пригнало их сюда? Не только ведь всеобщая российская хворь? Или возможность вот так ловко, накоротке, использовать нашу национальную черту – «милость к падшим» или еще что-то большее, какой-то ритуал – и прощения и протеста одновременно. Хотя подают-то больше такие же бедолаги. Конечно я подавал налево и направо, стыдливо пряча глаза – но ей-Богу, за спиной моего офицерского прошлого не было этого чудовищного «вприсядку» строя калек и убогих. И подаю, подаю…

- Сюда обязательно надо брать мелочь, - говорит мне Анюта.

– Да взял, но тут и монетного двора не хватит, - пытаюсь отшутиться я.

И тут вдруг длинноволосый седой старик, понуро склонив предо мной голову, говорит:

- От тебя не возьму. Ты убиенный, хлебнул лиха.

Зато девчушка, сидящая с ним рядом, вся в лохмотьях потянула ко мне ручку:

- Дай мне, дяденька, копеечку.

Я сыпанул ей горсть и та, мельком пересчитав их, сунула себе за пазуху, и сердце мое сжалось от боли.

- Пойдем, Гаврюш, - вдруг нашлась моя Анюта. – Господи, как ты побледнел.

- Да так мне что-то показалось, - сказал я и торопливо шагнул вперед – мне не хватало воздуха. Господи, так это же старик Рерих с моей дочерью! – вдруг осенило меня. И в следующую секунду я вернулся назад – но ни старика, ни девчушки не нашел. То есть все были на месте, но как и прежде - на одно лицо.

- Ну, что с тобой случилось, Гавр? Тебе плохо? Чего мечешься?

- Нет, еще не знаю… Кажется я встретил своего сослуживца, - торопливо сказал я. – Он был здесь. Я его видел.

- А может тебе показалось? В нищих?

- Может быть… показалось…

Здесь же в зале Храма Анюта купила свечи. Часть мне и мы пошли к иконостасу. В храме людей оказалось не так много. Мы зажигаем свечи, устанавливаем перед алтарем. Анюта шепчет:

- Креститься надо и кланяться, когда свечу ставишь.

Тут вдруг из врат царских выходит молодой человек в рясе с большим золотым крестом на груди. Заметив нас, он улыбнулся и шагнул к нам навстречу.

- Доброе здравие, - чуть склонив голову, сказал он.

- Здравствуй, Олесь, - улыбнулась ему Анюта. – Гаврюш, познакомься – это мой школьный товарищ Олесь…

-… В миру, - поправил ее священнослужитель. – А так  я отец Олег. – Ну здравствуй, Аннушка. Давненько не приходила. Считай, со смерти мужа.