Судьба. Книга 3

— Согласны!

— Ни одного грабителя не пропустим!

Переждав, пока затихнут выкрики, Сергей сказал:

— Вы поступаете, как честные и мужественные люди. Кого хотите иметь у себя командиром?

— Командуй ты!

— Благодарю за доверие, — улыбнулся Сергей, — однако я должен выполнить, одно большое поручение, поэтому идти с вами никак не могу. Вот двое моих друзей; этот — Клычли, этот — Дурды. Согласны вы подчиняться им?

— Согласны! — весело и дружно ответили джигиты,

— Тогда слушайте их команду и отправляйтесь выполнять своё боевое задание!

Так появился в окрестных песках летучий дайханский отряд — гроза грабителей и мародёров.

В городе царила сумятица. Жители потерянно толкались на улицах, не зная, отсиживаться ли дома, уходить ли подальше от беспокойной и жестокой дороги войны. В пригородных аулах люди действовали решительнее. Они уже погрузили свой скарб и только высматривала вокруг, чтобы не пропустить нужный для откочёвки момент.

Вокзал сотрясался от непрерывного надсадного рёва паровозов. Эшелоны двигались чуть ли не сплошной вереницей. Возле поставленных на погрузку вагонов суетились аульные арчины, солдаты железнодорожной охраны зло переругивались с беженцами. Со всех сторон тянулись к вокзалу арбы, гружённые сеном и чуреком.

По пыльней дороге размашисто шагал рослый плечистый парень в стареньком халате и стоптанных чарыках, но в богатом, прекрасной выделки тельпеке. Догнавший его старик-арбакеш предложил:

— Садись, джигит, если устал. Подвезу.

Парень поблагодарил, легко подпрыгнув, уселся на арбу.

— Хлеб везёте? — кивком головы указал он на выглядывающий из-под дерюжки румяный край чурека. — Белых подкармливаете?

— Нам что белые, что серые, — неохотно ответил арбакеш и легонько, жалея, подхлестнул лошадь. — Пусть едят, бедняги.

— Не жалко своё добро чужим ртам скармливать?

— Не жалко, коли прикажут.

— Да у белых-то и армии, наверно, нет уже — бегут от них люди во все стороны, — сказал парень.

— Бегут, — согласился арбакеш. — Однако есть армия, если до сих пор воюют. Пушки-то так и гремят, так и гремят.

— Ай, пушка есть пушка. Кто бы ни выстрелил — одинаково гремит.

— Скорей бы кончалась эта война, — посетовал арбакеш. — Измучился парод, каждый день неизвестного ждём… Только и молим аллаха, чтобы поскорее кончилось всё это.

— Скоро кончится, — успокоил его парень. — Сам издалека едешь, отец? Кони, вижу, взмылились.

— Издалека, добрый джигит. Из песков еду. Непонятно мне только, почему и в песках стреляют? Кто хочет стрелять, собрались бы в одно место — и стреляй себе на здоровье. А то разбрелись по всей земле — не знаешь, кто с кем дерётся, кто за кого заступается.

— Кто же там стреляет? — поинтересовался парень.

— Не знаю, — шевельнул плечом арбакеш. — Кто говорит, что белым из Ирана инглизы помощь прислали, кто утверждает, что это болшобики белых добивают, бегущих с фронта ловят. Где правда, попять трудно.

Разговаривая, они доехали до вокзала. Арбакеш свернул к вагону, где сгружали хлеб с приехавшей раньше арбы.

— Спасибо, отец, что подвёз, — сказал парень, спрыгивая на землю. — Не станешь возражать, если тебе помогу разгрузить арбу?

— Давай! — обрадовался арбакеш. — Один будет подавать чурек с арбы, другой — в вагон складывать. Мы быстро управимся!

— В вагон я полезу или ты?

— Ты помоложе — полезай ты, а мне сподручней с земли подавать.

— Ладно. Пошли, наша очередь приближается.

— Торбу-то свою сними, — посоветовал арбакеш. — Золота в ней небось нету, а без неё удобнее будет.

— Ничего, отец, я привык к ней, не мешает, — ответил парень.

Он подошёл к вагону и полез внутрь. Хмурый солдат, следящий за погрузкой, покосился, однако ничего не сказал. Арбакеш начал таскать стопки чурека.

К солдату подошёл железнодорожник с молоточком на длинной рукоятке — для выстукивания букс.

— Для фронта хлеб?

— Наше дело — охранять! — неприветливо сказал солдат, сдувая с кончика носа каплю пота.

— Закуривай, служивый, — железнодорожник протянул кисет с махоркой и сложенную книжечкой газету. — Да чего ты на солнце маешься? Давай-ка вот сюда, в тень отойдём.

Они зашли в тень между вагонами, закурили. После нескольких глубоких затяжек солдат отмяк, начал жаловаться на собачью солдатскую жизнь. Железнодорожник сочувственно поддакивал.

— А что? — говорил солдат, блестя жёлтыми малярийными глазами и выдувая из ноздрей толстые струи махорочного дыма. — Черти меня тут мордують, на азиатчине эфтой! Японскую сломал, германскую сломал, теперь чёрт те знает, за чо отражаемся. А там, в Расее, баба одна с ребятёнками лихо лукошком черпает. Ить косовица прошла, хлеба вызревають — жатва скоро. Как она там управляется? Вот ты — учёный человек, молотки у тебя на картузе нацеплены, скажи на милость: на кой, прости, господи, ляд мне вся ета баталия сдалась? Чо я тут потерял, на турской-то земле? Её и землёй не назовёшь — страмота одна, прах, а не земля. А у нас, брат, чернозём! Аж лоснится! Помнёшь её, кормилицу, в руке — пальцы жирные. А дух по-над степом какой, а? Рази сравнишь с тутошними воздухами? Ить от него сила в грудях прибавляет, жизня удлинняется! А тут — тьфу! — как карась на сухом берегу: хам! хам! — пастью, а в ей и нет ни хрена. Э, да что говорить — только душу травить! Отсыпь-ка, молотошник, ещё махры на закрутку — у нас с ефтим довольствием неувязка получилась, каптёр, стерьва, иде-то профукал пайки на цельный взвод…

Тем временем арбакеш выгрузив весь чурек, попрощался со своим добровольным помощником и уехал. Парень торопливо сбросил с плеча торбу, достал из неё увесистый мешочек с нафталином и стал щедро посыпать едко пахнущими кристалликами сложенный в вагоне хлеб.

— Жрите, жрите! — приговаривал он злорадно, размахивая мешочком. — Теперь этот хлеб и голодная собака стороной обежит!..

Он выскочил из вагона и зашагал по шпалам к чайхане «Елбарслы». Солдаты, мимо которых он проходил, изумлённо принюхивались, оглядывались по сторонам.

В чайхане парень долго мыл руки, оттирая въедливый запах влажной глиной. Помывшись, пошёл на Зелёный базар. Там его и окликнул железнодорожник, угощавший возле вагона солдата махоркой. Но одет он был уже не в форму, а в халат и тельпек.

— Всё в порядке, Берды? — спросил он парня.

Тот усмехнулся.

— В порядке, Сергей. С голоду помирать будут— к чуреку этому не притронутся.

— Значит, ещё одно задание успешно выполнили. Молодцы мы с тобой, брат! А ведь попадись мы — расстреляли бы без суда и следствия. А?

— Пусть поищут теперь кого расстреливать!

Они шли по базару — точь-в-точь — два мирных сельских жителя, приехавших потолкаться от нечего делать среди торговых рядов, — неторопливо беседовали, прислушивались к чужим разговорам. По слухам выходило, что Байрам-Али пал. Белые, отступая, подожгли байрамалийский завод и здание железнодорожной станции. Завод вроде бы большевики сумели отстоять, а станционный дом сгорел дотла. Белые понесли большие потери, двигаются на Мары.

По всей видимости, слухи были верными. Многие дайхане, запоздавшие со сдачей сена и чурека, поворачивали свои арбы назад, не доехав до вокзала. Те, кто грузили сваленное у вагонов сено, разбрелись кто куда. Белые торопились и нервничали, однако бросать сено им было нельзя никак — на пути следования его негде было запасти, от бескормицы могли передохнуть, в лучшем случае обессилеть, лошади. Поэтому белые выслали патрули на городские улицы с приказом; хватать всех, кто победнее одет и гнать на вокзал для погрузки сена.

— Что будем делать? — спросил Сергей.

— Не знаю, — ответил Берды, — но сено им отдавать нельзя.

— Это так, — согласился Сергей. — Хлеб они как-то ещё могут достать, а вот без сена им действительно труба.

— Может, свернём поезд возле Кизылотуга? — предложил Берды. — Там место есть удобное, под уклон идёт.

— Не успеем, — сказал Сергей, — да и силёнок у нас с тобой не хватит. Надо что-то другое придумать.