Судьба. Книга 3

Положение усугублялось и тем, что возникла срочная необходимость усилить войска на ирано-афганской границе. Эмир дружественного с Советской Россией Афганистана объявил независимость страны. Англичане, естественно, так просто не собирались упускать из своих рук пусть не очень богатую, но всё же колонию.

В апреле белоказаки атамана Дутова вновь заняли Актюбинский район, прервав сообщение по Ташкентской железной дороге и угрожая Туркестану новым голодом. Выход был один: немедленно освободить хлебные Марыйский и Тедженский районы. Поэтому правительство. Туркестанской республики приняло решение: наступать.

Успех наступления, кроме предотвращения голода, имел и важное политическое значение. Войскам Закаспийского фронта приходилось действовать на двух основных направлениях — красноводском и хивинском, где рвался к ханской власти Джунаид-хан. Положению тыла угрожала Бухара, находившаяся пока в довольно шатком равновесии нейтралитета. И Джунаид-хан и эмир, Бухарский, несомненно, притихнут, если наступлению Красной Армии будет сопутствовать успех.

В целях улучшения гибкости руководства боевыми Операциями Военно-политический штаб фронта был ликвидирован и вместо него создан Реввоенсовет в составе трёх человек. Он расположился в Чарджоу и начал разрабатывать план наступления.

Такова была обстановка в мае девятнадцатого года, когда Сергей и Берды вошли в здание Реввоенсовета Закаспийского фронта. Была ночь, но здесь властвовал деловой рабочий ритм. То и дело хлопали двери, по коридору быстро проходили озабоченные люди.

— Когда же они спят? — сказал Берды, осматриваясь.

— Некогда спать, — отозвался Сергей. — Мы тоже частенько не досыпаем. — Он постучал в дверь. — Можно?

Похожий на татарина, худощавый, смуглый, круглолицый человек поднял голову от разостланной на столе Оперативной карты, всмотрелся.

— Ты, что ли, Сергей? Какими ветрами?

Это был председатель Реввоенсовета фронта Паскуцкий. Он же — политический комиссар фронта. С Сергеем они были знакомы давно. Отец Паскуцкого до самой смерти работал десятником на Эгрйгузерской плотине, а сам он — водным техником в Теджене. Знал Паскуцкий и историю Берды. Коротенько набросав друзьям обстановку, он сказал, обращаясь к Берды:

— Пойдём в наступление — разыщешь свою Узук.

— Пойдём, — согласился Берды. — Однако, думаю, нет её в живых. Не разыщу.

— Не разыщешь, так хоть подышишь воздухом, которым она дышала, полюбуешься на землю, которая подобных красавиц родит. А там, глядишь, и след её отыщется.

— Если жива, — вздохнул Берды; ему казалось, что он по-прежнему любит Узук и готов на всё, чтобы разыскать её, однако последнее время мысли о ней тревожили не слишком часто, и образ её в памяти стал как-то блекнуть, отступать на второй план, заслоняться другими делами и заботами.

— Будем надеяться, что жива, — сказал Паскуцкий и выпрямился во весь свой сажённый рост. — Мы, Берды, за то и боремся, чтобы не было больше таких тяжёлых, запутанных судеб, как судьба твоей Узук. Боремся против тех, кто превратил землю в царство слёз и стонов. Широка она и богата, земля наша матушка, да не было у неё настоящего хозяина — умелого, трудолюбивого.

Если хозяйничать её можешь, самая плодородная земля сорняками порастёт. Возьми, к примеру, того Николая Романова. Триста лет династия над людьми, над землёй властвовала, а во что землю превратили? Веками народ голодал и холодал, веками стонал от гнёта. А мы хотим, чтобы таких нерадивых хозяев у земли больше не было. Пусть хозяевами станут все люди, пусть все сытно едят и хорошо одеваются. Ветер свободы повеял, товарищ Берды! Мы всеми силами будем поддерживать его!

Паскуцкий старался говорить по-туркменски, лишь изредка перемежал речь русскими словами.

— Берды хорошо знает русский язык, товарищ комиссар, — заметил Сергей. — В николаевское время его смело можно было назначать толмачем к приставу. Большие деньги получал бы.

— Николаевское время не вернётся! — жёстко отрубил Паскуцкий. — А знание русского языка пригодится и в наше, советское время. Сказал тоже: «деньги»! Да в сто раз лучше быть бедняком-революционером, чем миллионером-живоглотом! Верно, Берды?

— Верно, — улыбнулся Берды. — Дороже свободы ничего нет. Это я ещё в ашхабадской тюрьме понял. Посмотрим, удержат ли Бекмурад-бая нажитые им миллионы.

— Слышу речь зрелого мужа! — шутливо возгласил Паскуцкий и глянул на часы. — Вы, товарищи, кажется, в Мары направлены? Почему медлите с выполнением приказа?

— Мы не медлим, — сказал Сергей, — попрощаться зашли перед дорогой.

— А-а, ну, тогда другой коленкор. Желаю вам счастливого пути и удачи.

— Спасибо.

— Хорошо усвоили, что вам надлежит делать?

— Да.

— Ну, с богом, как говорили раньше. Особенно не зарывайтесь, но и не осторожничайте чрезмерно. Смерть, она, ребята, только для первого знакомства страшна. За святое дело рабочих и крестьян и погибнуть не грех. Погибнем — сотни на наше место встанут. Вон одного Полторацкого расстреляли, а на Закаспийском фронте десятки новых Полторацких появились. Мы, ребята, по сути дела бессмертны. Имейте это в виду и соответственно действуйте.

Вечером шестнадцатого мая началось наступление частей, базирующихся на станции Равнина. Для обеспечения неожиданности удара решено было идти песками, стороной от тракта и караванных троп.

Основными вьючными животными, тащившими боеприпасы, провизию и воду, были верблюды и ослы. В похвалу верблюда сказано уже много слов. Это исключительно неприхотливое и выносливое животное, способное день и ночь идти с трехсоткилограммовым грузом, по целым неделям обходиться без пищи и воды.

Однако, как и у всех, у верблюда есть недостатки. Он очень опасается ям и обязательно обходит самую незначительную выбоину. На мокрой дороге широкая и мягкая ступни верблюда, помогающая ему легко шагать по сыпучим пескам, скользит, верблюд падает, часто ломая себе при этом ноги. Он не способен преодолеть самую незначительную водную преграду, даже если вода ему будет ниже колена. Но в мае дождей почти не бывает, рек на пути наступающих не было, путь пролегал по пустыне, — и верблюды не причиняли никакого беспокойства.

Хуже было с ослами. Осёл — достойный соперник верблюда по выносливости и неприхотливости. С грузом он будет идти до тех пор, пока не свалится замертво. Когда, запряжённый в тяжёлую арбу, не может одолеть подъём, он становится на колени, мордой упирается в землю — и всё же карабкается. При хорошем, ласковом обращении он совершенно не упрям. Но он любит кричать. Обладая при тщедушном теле богатырским голосом, он орёт так, что слышно за несколько километров, особенно ночью. Причём, стоит закричать одному ослу, остальные, сколько бы их ни было, подхватывают. Получается совершенно невообразимый хор, способный, кажется, поднять мертвеца.

Бойцы хорошо знали повадки ослов и внимательно следили за ними. Частенько можно было видеть то там, то здесь, как боец, одной рукой держа осла за храп, а, другой — прижимая ему хвост, пинает его сапогом в брюхо. Это было единственным спасением, предупрежу дающим шумный ослиный концерт. Дело в том, что перед тем, как закричать, осёл оттопыривает хвост и начинает икать, набирая воздуху. Этот момент и надо уловить. Секунда промедления — и тогда уж не помогут самые жестокие побои, пока осёл не выкричится.

Всё обошлось благополучно. Войска шли всю ночь и к рассвету вышли на станцию Анненково, где, по данным разведки, находились передовые посты белых.

Станция была пуста. Белые, каким-то образом узнав о наступлении, без боя отошли к Байрам-Али. На станции горела подожжённая белыми нефть. Бойцы с сожалением смотрели на полыхающее жирное пламя — потушить его было невозможно. Многие ругались, поминая беляков до седьмого колена.

Больше того, продолжая варварское разрушение железной дороги, белые на значительном участке разобрали и изуродовали полотно. Его надо было укладывать заново. Снова предстоял путь по пескам.