Тридцать три удовольствия

— Вы что, неравнодушны к этой женщине?

— Почему вы так решили?

— Чувствую.

Ничего себе! Я снова лег с нею рядом и стал вспоминать все наши разговоры, где бы я мог хоть как-то намекнуть на мое неравнодушие к Птичке.

Я всегда был сама деликатность, и если Тамара что-то «почувствовала», то следовало бы молчать в тряпочку. Я вскочил и бросился в воду. Заплыл очень далеко. Некоторое время лежал на спине и смотрел в высокое небо, внушая себе: «Туда! Туда! Туда!» Потом я дико зарычал и поплыв к берегу, нарочно забирая вправо и вправо, чтобы вылезть на пляж там, где мы видели их вчера.

О, мне хотелось прочесть ужас на их лицах!

Я плыл стремительно и злорадно. Мне казалось, что я вот-вот превращусь в катрана и поплыву еще быстрее. Но вдруг сильная боль скрутила мне ногу, я вскрикнул и чуть не захлебнулся полным глотком соленой морской воды. Мышцу на ноге свело так круто, что я, как ни силился, как ни исхищрялся, не мог заставить мышцу расслабиться, барахтался в спазмах боли, неудержимо обессилевая. Душа моя рвалась от тоски, не желая покидать обжитое тело, но я отчетливо помню, как кто-то сидящий во мне, хихикнул: «Что же вы, Федор Иваныч, капута своего испужались? Да разве не вы, дружочек, пистолетиком баловались, дырку в себе хотели нарисовать пулей? Значит, когда приятель ваш женился на девочке, вам жить не хотелось, а как только та девочка с другим вашим дружком спуталась, вам жизнь стала мила, так? Интересное кино!» Я еще раз дернулся и освободился от судороги в ноге. Аккуратно выплыл на поверхность моря и медленно поплыл к берегу. Моя решимость увидеть ужас на их лицах утонула вместо меня. Теперь уже мне не было дела до их ужаса, но все же я хотел получить какие-то объяснения от Игоря Петровича. В конце концов не чья-нибудь, а моя подпись стояла на брачном документе в графе свидетель со стороны жениха. И как свидетель я имел право искать объяснений, почему мое свидетельство оказалось ложным.

Еще в воде, я увидел на пляже эту преступную парочку. Птичка сидела на широком расстеленном полотенце и ела персик, а Мухин стоял подле и разглядывал морскую даль. Когда я вылез из воды, она попросила его о чем-то, он нагнулся к своим джинсам, вытащил из них, должно быть, деньги, и зашагал прочь. Очень хорошо, будем препарировать их по одному. Чуть прихрамывая, но спокойной и уверенной походкой я двинулся к Ларисе Николаевне Чайкиной, которая, в отличие от Маши Мухиной, не захотела менять свою девичью фамилию на фамилию мужа. Доев один персик, она извлекла из полиэтиленового пакета другой и надкусила. Не знаю, как первый, должно быть, он был сладкий, но вот второй наверняка был горше анальгина, потому что в эту минуту Лариса Николаевна Чайкина увидела Федора Ивановича Мамонина. Она встала с весьма изумленным и великолепно испуганным видом. Тело ее, одетое в две какие-то веревочки вместо купальника, было прекрасным до бесстыдства. Судя по тому, что Лариса уже очень хорошо загорела, они отдыхали здесь не первый и не второй день. Фразы, разящие наповал, роились в моем мозгу, оставалось лишь сделать последние два-три шага до того расстояния, с которого можно было ими палить. И вот я замер на этом расстоянии и, видя, что она мучительно ждет моих первых слов, стал выдерживать паузу. Неожиданно она улыбнулась и, протягивая мне надкушенный персик, произнесла:

— Хочешь персик?

Я взял у нее персик и откусил от него. Он не был горше анальгина. Наоборот, очень сладкий и сочный. Я сделал еще два шага, прислонился бедром к ее боку и медленно провел ладонью по ее волосам, погладил ухо и щеку.

— Как вы здесь оказались? — произнес я наименее убийственную фразу из всех, что можно было вообразить. Сам не знаю, откуда она вылезла. В моем арсенале таких не было.

— Мы здесь уже две недели, — сказала она, — снимаем в поселке квартиру. А ты-то как здесь оказался? Ты же должен был отдыхать в Гагре.

— Я человек свободный и никому ничего не должен. Сейчас ты соберешь свои вещи и поедешь со мной, в Москву.

— Вот еще! Я никуда не хочу уезжать отсюда. И на каком основании ты, Мамочка, приказываешь мне?

— На том основании, что ты как-то обмолвилась, что любишь меня. Таких слов на ветер не бросают. И потому я требую, чтобы ты оставила Мухина и ехала со мной. Если не хочешь в Москву, поедем в Гагру.

— Не хочу. Я люблю Игоря. Он единственный среди вас занимается настоящим делом. Он не ищет то, чего уже нет, не делает денег из денег, не потешает публику смешными рисуночками. Он приносит пользу людям. Он настоящий мужчина.

— Ты не едешь со мной?

— Нет.

— Куда ушел Игорь?

— Я попросила его принести мороженого. Если ты хочешь поговорить с ним, то только в моем присутствии.

— А вот это глупо.

— Ничего это не глупо.

— Глупо, потому что ты только что назвала его настоящим мужчиной. Разве настоящему мужчине для того, чтобы поговорить с ненастоящим, необходимо присутствие женщины?

Она потупилась. Я усмехнулся, пожал ей локоть и отправился на поиски Мухина. Они не оказались долгими и мучительными. Мухин сам вышел мне навстречу, едва я отошел от Ларисы шагов на сто. В руках у него были две порции мороженого, он спешил доставить удовольствие своей Птичке. Увидев меня, он сразу сник.

— Боже мой! Какая встреча! — воскликнул я, радостно обнимая своего давнего друга. — Какими судьбами? Вы здесь с детьми или только вдвоем с Машей?

— Мы… здесь… Одни… — бормотал он, пряча от меня взгляд. В отличие от Птички, настоящий мужчина менее мужественно переживал встречу со свидетелем жениха. — А ты тоже здесь?

— Нет, я не здесь, я тут. Я в пансионате «Восторг».

— Давно?

— Две недели.

— Надо же, и мы две недели. Как это здорово… И ни разу не встретились.

— Почему же, я видел вчера, как вы купались, и не стал нарушать идиллию.

— Да? Видел? Понимаешь, Федя, я должен сказать тебе… В общем, я здесь не один…

— Я уже догадался. Вы вдвоем с Машей.

— Понимаешь, Федор, я должен сказать тебе, что… В общем, это не совсем Маша.

— Как то есть не совсем? Что, только часть ее?

— Вернее сказать, это вообще не Маша.

— Не Маша? А кто же?

— Это, как бы тебе сказать, одна наша общая знакомая… Гад, какого черта ты глумишься надо мной! — Наконец-то мужество вернулось к нему. — Если ты видел, значит, ты уже знаешь, с кем я.

— Знаю, Игорь. И хотел бы спросить, как это понимать?

— Понимать, понимать, понимать… Так вот и понимать. Я не собираюсь давать тебе никаких объяснений. Так получилось, и все тут.

— В таком случае я должен объявить тебе, что ты подлец.

— Называй меня как хочешь.

— Ты подлец и свинья. И если Коля находится сейчас в другом полушарии, то я обязан защитить его честь.

— Что же ты, на дуэль меня вызовешь?

— И вызову.

— На чем же мы будем сражаться? У меня даже скальпеля с собой нет. — Он робко улыбнулся.

— Зря улыбаешься. Будем драться на мороженом. Ну-ка, дай мне одну порцию.

Он протянул мне вафельный стаканчик, в котором весело таяли три шарика — сливочный, лимонный и малиновый.

— Так, оружие в превосходном состоянии, — оценил я мороженое, взвешивая его на ладони. — Защищайтесь, сударь. Игорь Петрович, защищайтесь, я вам говорю.

Он глуповато смотрел на меня, говоря взглядом: «Ну перестань, Федька, ну что ты в самом деле!»

— Так вы не желаете защищаться? Ну и получите!

Я сделал выпад и воткнул ему мороженое прямо в лоб. Бело-лимонно-малиновое пятно моментально расплылось по всему его лицу. Он схватился ладонью за лицо и размазал пятно еще больше.

— Вы убиты, сударь, — констатировал я, но убитый вдруг воспрянул и резким движением воткнул свое мороженое мне под нос, нанеся меньший ущерб, потому что только два шарика размазались по моим губам и подбородку, лимонный шмякнулся мне на большой палец ноги.

В эту минуту к нам подбежала Птичка.

— Хороши-и-и! — воскликнула она, не то смеясь, не то возмущаясь. — Немедленно прекратите это безобразие! Мое мороженое! Сейчас же идите и купите мне еще порцию!