Звездное вещество

Чтобы... Чтобы... Ну, хотя бы вот так же мчаться на собственной ма­шине! И чтобы светилось счастьем лицо Жени, сидящей рядом...

Я раскрыл пришвинские "Незабудки" и наткнулся на слова словно бы обо мне написанные: "То место, где я стою, единственное Тут я все занимаю, и другому встать не возможно. Я последнюю рубашку, последний кусок хлеба готов отдать ближнему, но места своего никому уступить не могу, и если возьмут его силой, то на месте это для себя ничего не найдут, и не поймут, из-за чего я на нем бился, что стоял".Проснулся Пересветов. Щурясь без очков, посмотрел за окно.

– Приближаемся, – сказал он. – Замечаешь, леса здесь много глуше наших синявинских. Настоящие брусничные боры. Однако же я придавил! Почти два часа.

Упоительный полет автобуса вдруг сменился чем-то похожим на морскую качку, потому что мы свернули с асфальтированного шоссе на гравийную насыпную дорогу в темном и густом лесу с буйными папоротниками и густыми черниками между замшелых сосен и елей. Еще через полчаса в прогалах леса мятой фольгой сверкнуло озеро, открылись, наконец, база отдыха, – корпуса и домики, уютно стоящие среди матерого березняка.У ворот базы встречал "семинаристов" сам Владислав Петрович Бердышев. Раньше всех он примчался сюда на своей черной "Волге". Вроде бы для проверки готовности к приему семинара, но скорее все го– именно ради церемониала этой встречи... Люди выходили из "Икаруса", разминая затекшие ноги и спины, гуськом шли к воротам по тропинке, выложенной среди болотца бетонными плитками. Кому то Бердышев крепко пожимал руку, кого-то приветствовал лишь улыбкой, в чей-то адрес отпустил дружелюбную, но хлесткую шутку вызвавшую взрыв смеха. И каждый понимал свое место и значение в этом церемониале. На Величко, к примеру, он посмотрел с усилием припоминания, но лишь коротко кивнул на мое: "Здравствуйте, Влади слав Петрович!" Но, хотя я был еще "никто" среди таких замечательных людей, столько сделавших для фирмы и для страны, как Стани слав Васильевич Царев или Леонард Гаврилович Красилов, азарт и нетерпение уже овладевали мною...

Нас поселили в трехместном номере вместе со Стаднюком. Он уже сидел на правой кровати у окна и переодевался в тренировочньй костюм.– Так вот кто мои соседи! – воскликнул он. – Очень рад. Вы не возражаете против самовольного захвата места?Ради бога, мы ничуть не были в претензии... Сбросив плащ пиджак, я натянул любимый свой свитер. На правах старого знакомого я расспрашивал Стаднюка о его Саратовском НИИ – о профиле перспективах. Георгий Иванович отвечал односложно и достаточно протокольно.

– Пойду-ка я в шахматишки погоняю до ужина! – сказал он нако­нец.

Когда Стаднюк вышел, Пересветов спросил с неловкой улыбкой:

– Ты что, Сашка, ничего о Стаднюке не слышал, что ли? – А что с ним?

– Не директор он уже в Саратове. Освобожден по настоятельным просьбам трудящихся, а короче – со звоном и треском, чуть с партби­летом не расстался. Попросился обратно в Синявино. Уже и квартиру получил, вот только с трудоустройством пока не ясно... Пойдем по­бродим по бережочку.

Над черной щетиной леса за озером низко висело закатное солн­це. Чуть плескалась прозрачная желтоватая вода. Поодаль на глубо­ком месте ухал, кряхтел и хохотал, наслаждаясь купанием в холодной воде, толстый "морж" Красилов, который и в январе, говорят, проны­ривает от проруби к проруби.

– Ты работал у Стаднюка. Скажи, что это за человек?

– А что, отличный мужик. Много я ему обязан. Учил меня уму-разуму!

– Это он тебя в цех подальше от науки спровадил?

– Я не в обиде. Считай, я сам туда ушел, по совести. Прибор мой не очень-то поначалу шел в цехе. А почему ты спрашиваешь, Алешка?

– Так, из любопытства, – уклончиво ответил Пересветов.

Но я чувствовал, что неспроста был задан вопрос, и само появле­ние здесь разжалованного саратовского директора – неспроста... Ре­продуктор позвал участников семинара к ужину. Стеклянный аквари­ум столовой светился в березняке среди стеариново-белых стволов. В столовой все столы были составлены буквой "П". В центре ее перекла­дины, держа бокал, поднялся Бердышев. "Семинаристы" наполняли тарелки закусками. Бердышев начал торжественно, сообразно момен­ту:

– Ну, что же, друзья мои, хочу пожелать нашему семинару и в этом году не уронить свою высокую марку. Пусть он, как и прежде, станет для нас очередным перевалом, с которого хорошо видны гори­зонты, как ближайшие, так и отдаленные... В добрый час!

Через полчасика, оглянувшись вокруг, я обнаружил в себе такое чувство, будто бы участвую в большом семейном ужине, собравшем всех близких и дальних родственников. Смех и шутки, и дружественная оживленная беседа, и непринужденное подтрунивание то здесь, то там по всему периметру огромного стола.И люди, которых знал раньше по их работам, открывались через улыбку, взгляд или жест в своей непринужденности. Как же радостно это оказалось – осознавать себя, пусть еще не вровень с ними, но все же причастным к тому, что гордо называется "фирма"! И так хотелось настоящего деяния, чтобы еще полнее причаститься к этому. Чтобы еще многие годы в сентябре, когда завершает свой сезон база отдыха "Лешачье озеро", снова оказаться здесь на семинаре, отчитаться о сде­ланном, выдать новые идеи и увидеть, что еще нужно сделать. И чтобы так же молодо и горячо стучало сердце от ощущения этой вот профес­сиональной мужской солидарности, и от заслуженного гордого созна­ния, что сделанное тобою еще нигде и никем в мире сегодня не пере­крыто, и от благодарного воспоминания р самой родной и любимой женщине, которая ждет твоего возвращения и также верит в твой та­лант и успех...После ужина Стаднюк и Пересветов застряли в бильярдной. Первый в роли невыбывающего азартного игрока, второй в качестве страстного болельщика. Я поднялся в нашу комнату, разложил все свои плакаты и таблицы по столу и койкам, завесил ими окно и шкаф. Знакомый любимый выстраданный мир, в котором каждый изгиб кривой каждая формула и каждая цифра живут аукаются между собой, выражая переменчивую и загадочную суть явлений, нигде в природе, кроме твоей установки, не имеющих места. "Звездное вещество", получение в циркотроне, так же схоже с веществом настоящих звезд, как нейлон с натуральным шелком. Слияние ничтожной доли ядер дейтерия и три тия, участвующих в схлопывании порождает энергию пока еще в сотни тысяч раз меньшую, чем затраченная на сам уип-эффект. Как же еще немыслимо далеко до брейкивена! И будет ли он вообще когда-нибудь достигнут на циркотроне?..

Прохаживаясь вдоль своей "выставки" я продумывал доклад, но тревога не унималась, а лишь нарастала во мне... Я был готов на любые труды и лишения, только бы мне позволили продолжить работу! Но в этом-то и вопрос: будет ли продолжение?..

Я свернул плакаты в нужном порядке и лег спать.После завтрака "семинаристы" перешли в кинозал и Бердьшев открыл заседание. Впервые я имел возможность как следует рассмотреть и услышать Генерального директора. Был он высок ростом и по спортивному подтянут. Энергичное его лицо несло на себе потенциал неукротимой воли и постоянное ироническое, даже немного сердитое выражение. Строгие глаза за стеклами очков не улыбались, даже когда шутка или юмор на какое-то время смягчали жесткую складку губ. Бердышев говорил:– Авторитет нашего института огромен. Но мы выполняем ежегодно большое число мелких заданий, множество частных разработок, которые могли бы выполнить десятки родственных предприятий, по­рой жестоко страдающих из-за своей незагруженности. Мы же, именно в силу своей неоднократно подтвержденной смелости и ответственного отношения, вынуждены "клепать и клепать" эти изделия, достойные лишь нашего вчерашнего дня. Такова сила инерции. Известно же: кто везет, на того и грузят...По заводским еще своим представлениям, я ориентировался в грозном массиве проблем, которые раскрывал перед слушателями Бер­дышев. Обращаясь к своим ведущим специалистам, Генеральный ста­вил проблему крупно. Нужно выявить такие задачи, прежде всего за счет освоения новых физических явлений и принципов, чтобы они от­крывали новые пути в технике и обеспечивали институту прежний его авторитет. Здесь я заликовал – циркотрон по всем статьям подходил под эти требования! Но тут же Бердышев и остудил мой пыл.