Дорога издалека (книга вторая)

— Почему ширкет баям помогает наживаться?

— Объясни народу, Джумакулчи, как у бая оказались деньги?

— Нет, люди, пусть он честно признается, сколько сам заработал!

— А мы-то ему верим сколько лет!..

— Вот они, большевики!

Джумакулчи, нисколько не оробевший, ведь он-то знал, что невиновен, — а только до крайности огорченный, терпеливо урезонивал односельчан:

— Не нужно горячиться, уважаемые, предаваться пустословию. Моего злого умысла или корысти тут нет. Вы все знаете меня давно. А виноватые будут найдены и понесут кару. Я вам в этом ручаюсь от лица ячейки, всех членов партии в нашем ауле!

Слова его, наконец, подействовали — люди немного поуспокоились и разошлись, все-таки понурые, в ожидании ответов на свои прямые вопросы. А Джумакулчи, невзирая на поздний час, поспешил к Бекмураду.

Три дня спустя непреклонный Халик Хасан, с недавних пор начальник районной милиции в Ходжамбасе, с тремя бойцами доставил в районный центр насмерть перепуганного Мередкур-бана. Со страху он во всем покаялся.

Оказалось, баи в Хайван-Хаузе и в Бешире задумали, что называется, одним зарядом двух зайцев прихлопнуть.

Во-первых, они подговорили недалекого и ловкого, бедного, но жадного Мередкурбана: поезжай в ширкет к Джумакулчи, наври ему с три короба, прикинься несчастненьким, дескать, ягнята померзли, овцы пали… В самом деле, прошли холода, сколько погибло скотины. А свой скот Мередкурбану баи помогли припрятать, чтобы, если проверка — все правильно. Хотя проверки и не ожидалось: до сей поры в ширкет с просьбой о подмоге обращались только те, кто в ней подлинно нуждался, а Джумакулчи, сам будучи безукоризненно честным, подвоха не предполагал.

Этот план баям удался. Кроме того, ими было запятнано и доброе имя Джумалкулчи Бабаева.

На ячейке, собравшейся специально для того, чтобы осудить его промах, он даже не оправдывался.

— Знал я Мередкурбана и выдал ему ссуду, как всем выдавал, кого знал лично не один год. Но это вину с меня не снимает, товарищи… Столько лет на свете прожил, торговые дела вел, тяжбы разрешал. Всякого вроде бы повидал. Судите меня, люди, по всей строгости закона!

Ему объявили выговор. Но от мысли рекомендовать его, как было задумано раньше, на пост председателя Совета в Бешире, пришлось отказаться.

Джумакулчи сохранил свою должность руководителя местного ширкета. Но дело здесь отныне поставили по-новому. Каждая просьба о помощи тщательно проверялась советом активистов.

Мередкурбана сперва решили было отдать под суд. Но он так жалобно умолял пощадить его, доказывая, что по темноте своей попался на байскую удочку. На него махнули рукой.

Баю Молла-Мереду с сыном от кары удалось улизнуть. Совершив свои сделки, они сделались еще жаднее, чем были. Уже не захотели с контрабандистами делиться барышами — тайком отправились сами за рубеж. А как услыхали, что их разыскивают, так возвращаться не посмели.

Река и люди

Амударью не напрасно называют Джейхун, что значит Буйная, Неукротимая.

Лишь несколько месяцев в году, зимой и весной, несет она свои воды спокойно. А едва наберет силу в летний зной, растают снега на далеком Памире, где ее родина, — тут река набухает, вспенивается, полнится мутною водой, которая с удвоенной скоростью мчится вниз по руслу, едва сдерживаемая низкими берегами. Наконец и берега уже не в силах ей противостоять. Коричневые волны с пеной на гребнях ударяют со всего маху в кромку берега, подмывают снизу все дальше, глубже — и громадный кусок берега с кустами, деревьями, строениями обрушивается в воду. А она подхватывает добычу, с бешенством раскручивает, дробит на куски, уносит на стремнину, топит, поглощает без остатка.

Бешир — один из самых крупных аулов на правобережье Аму. И, пожалуй, самый красивый, приятный для глаза. Особенно хороши в нем купы густых высоких деревьев — карагачей, тополей. Сады тоже почти на каждом меллеке. Вода для орошения поступает по арыкам числом одиннадцать — по одному для каждого из родов, населяющих аул. Все одиннадцать арыков берут начало от общего магистрального канала с водоразбором, сам канал отходит от Амударьи выше аула, на берегу, что сплошь зарос кустарником.

Но вот когда в летние дни взбесится Джейхун, то первым делом кидается на сооружения оросительной системы — водоразбор с магистральным каналом. Все одиннадцать арыков оказываются поврежденными в своей головной части. Воду пропускать по ним нельзя. Аул — без воды. А река еще пуще бесится, пожирает землю метр за метром. Вот уж беда — горше не придумать!

Тогда-то дайхане, не разбирая, кто там какого рода, хватаются за топоры, лопаты, за кетмени, дружно выходят на помощь тем, кому угрожает опасность быть смытыми в реку вместе со всем добром. Живо разбирают мазанки, вынимают стропила, окна, двери, уводят скот, складывают имущество, все это переправляют подальше от берега, куда не достанет вода. Если время есть, то и деревья выкапывают с корнем, тоже переносят, чтобы затем посадить на новом месте.

Случается, работают с рассвета до темна. Прикидывают: завтра начнем переправлять еще вон тех, им опасность пока не грозит. А наутро приходят, глядь: и тех уже смыла за ночь беспощадная река! Не поспели!

Коварство грозной Аму заключается и в том, что она не только смывает берег прямым напором воды, но еще и подмывает его невидимыми глазу потоками. Так, что берег и даже земля в удалении от берега внезапно проседает на метр-полтора. Все, что тут построено, конечно, обращается в руины.

Как тут быть дайханам? Как уберечься от напасти?

— Это все за грехи наши! — громко возвещали муллы. — Прогневали творца недостойные рабы его! Жертвы нужно принести реке, жертвы, угодные аллаху.

На жертвы в былые времена люди не скупились. Бросали в реку и ягнят и козлят. Имамы, самые благочестивые, усердно читали молитвы часами напролет. Только ничего не помогало. «Слишком уж грехи наши велики!» — твердили святоши.

К тем бедствиям, что приносила река, разные люди относились по-разному.

В недавние годы все знали бедняка по имена Яз, но прозвищу Йылма, из рода Эсенменгли. Йылма — значит гладкий, скользкий, в руке не удержишь. Так прозвали этого человека, невидного собой, щуплого, редкобородого, за изворотливость. Был он к тому же на редкость беспечным. Жена, Гюльсадап, ему под стать. И было у них, не считая двоих ребятишек, земли клочок, а на нем лачуга и из живности всего лишь один серый ишак. Жила их семья возле самого берега Аму, правда, на месте возвышенном.

Год за годом река щадила убогое хозяйство этого Яз-Йылма. Но наконец так разъярилась, что по всему видно — берег подмоет, а не то выплеснет воду выше берега.

— Эй, отец! — говорит жена Язу. — Гляди, пора нам переселяться. Вон соседи уже пожитки складывают. Пока не поздно, продадим на дрова наши две урючины, лачугу разберем, скарб на ишака погрузим…

— Хай, жена! — только отмахнулся беспечный хозяин. — Да чего нам тревожиться? Ведь у соседей сколько всякого добра. Потеряешь — всю жизнь жалеть станешь. А у нас? Да подойди вода хоть ночью, хоть днем — чайник да миску в одеяло свернуть, тебя с ребятишками на ишака, и пошел себе куда глаза глядят! А лачугу я тебе такую же где хочешь слеплю, оглянуться не поспеешь!

Новая власть как могла помогала тем дайханам, которые в результате «шуток» Амударьи оставались без крова и средств к жизни. Таким людям отводили новые меллеки, помогали выкапывать оросительные арыки. Давали от ширкета, в кредит с рассрочкой, деньги на постройку жилья, ссужали семенами.

Но случалась беда и с теми строениями, которые, как считалось, состоят под покровительством самого аллаха. И если уж он оказывается не в силах оборонить да уберечь — откуда было ждать помощи?

Так, в той стороне Бешира, где селился род Эсенменгли, с давних пор стояла мечеть Ишабаши, говорили, со времен самого Исмаила Самани, одного из первых правителей Бухары.

В годы революции настоятелем мечети был Абдурахман Чора-гасы, он и собирал налоги на содержание храма.